– Эм… Привет, – неуверенно пробормотала Оливия, но юная волчица словно её не слышала. Она приблизилась к столику и наклонилась, чтобы забрать поднос, но вдруг замерла.

Охотница заметила недоумение на её лице, посмотрела на тарелки и тут же мысленно чертыхнулась.

– Это произошло случайно, я… – слова путались от непонятной робости, но кухарка по-прежнему не обращала на неё внимания, словно той и вовсе не было в комнате.

Поджав губы, она резким движением подхватила поднос и поспешила к двери.

– Хлеб был вкусный, – зачем-то промямлила Оливия ей вслед, но волчица уже выскользнула из комнаты.

Кэтрин была права: в стае ей не рады.

Да она и сама бы хотела уйти, но только вот куда. И как? В её положении скрываться в лесу и пытаться прорваться за стену, чтобы попасть в город становилось проблематично.

Она с тяжёлым вздохом поднялась с постели и подошла к окну. Время близилось к полудню, ликанты сновали перед особняком: кто-то спешил на обед, у подъездной дорожки стояла группка молодых парней и девушек и что-то оживлённо обсуждала. Глядя на них, Оливия невольно вспомнила беззаботное время в гильдии. Ранние подъёмы и забавные выходки сослуживцев, изматывающие тренировки и весёлые вечера в баре, выговоры начальства и мечты о выходе за стену – теперь это всё казалось таким далёким.

В дверь снова постучали, на этот раз громко и уверенно, а Оливия почувствовала, как в груди заворочалось раздражение. Похоже, любой ликант мог беспрепятственно войти к ней в комнату, отчего она чувствовала себя чудным зверьком в клетке.

– Новая причёска? Тебе идёт. – Голос Ульриха вывел из раздумий.

– Ты так предсказуем. – Она скривилась и отошла от окна. – Всегда говоришь, что мне идёт, что бы я ни делала.

– Ну-у-у, та короткая чёлка была действительно ужасной. И я честно об этом сказал, – пожал он плечами, опустившись на кровать.

– Ага, ты сказал, что это миленько, а потом принёс мне невидимку.

– Ну ты же поняла намёк? – Ульрих широко улыбнулся. На мгновение ему показалось, что они снова стали беспечными подростками, болтающими о ерунде.

– Нет, я использовала её как закладку для книг, – хмуро отрезала она, и улыбка на его лице резко угасла.

– Понятно, ты снова не в духе.

– Нет, что ты, у меня всё прекрасно, – саркастично протянула Оливия. – О лучшей жизни я и мечтать не могла. Сидеть в окружении презирающих тебя ликантов, это ли не сказка?

– Тебя никто не презирает, Лив. Просто они пока не знают, какая ты.

– А я и не собираюсь искать их одобрения. Как только мне станет лучше, я сразу же покину ваше гостеприимное логово.

– И куда ты пойдёшь? Обратно в продуваемую хижину? – произнёс Ульрих вкрадчиво, словно разговаривал с маленьким ребёнком. – Вернёшься в город? А что дальше? Уверена, что сможешь скрываться от гильдии с младенцем на руках?

Оливия подняла на него полный боли взгляд и пробормотала:

– А что мне ещё остаётся делать?

– Остаться…

«…здесь со мной», – пронеслось в голове, но Ульрих вовремя успел прикусить язык, понимая, что это не самый весомый аргумент.

– Это уже даже не смешно, – она бессильно покачала головой.

Повисла долгая пауза, во время которой Оливия старательно отводила глаза, а Ульрих пытался собраться с мыслями. Наконец он тяжело вздохнул, полез во внутренний карман куртки и достал сложенный вдвое лист.

– Вот это висит на всех постах.

Она забрала из его рук ориентировку. На листовке, словно насмехаясь, красовалось чёрно-белое фото из личного дела и унижающая надпись: «Разыскивается дезертир».

Оливия прикусила щёку, сдерживая всхлип. Дезертир, предатель – вот кто она теперь для гильдии. Анна оказалась права: ей больше нет места ни среди охотников, ни даже среди мирных людей. А если каким-то чудом удастся добраться живой до Хиллханта, нет никакой гарантии, что там не висит точно такой же плакат.

– Подумай хорошо, – осторожно продолжил Ульрих. – Иногда за спиной врага может оказаться куда безопаснее, чем лицом к своим.

– Безопаснее? Здесь? С тобой? – взорвалась она. – Да я каждую минуту боюсь, что ты снова слетишь с катушек. И это ты называешь безопасностью? Откуда мне знать, что сегодня ты не убьёшь снова?

Ульрих замолчал, стиснув зубы до скрежета. Тело налилось свинцом, по венам растеклась чистая ярость, и он прикрыл глаза, не желая, чтобы Оливия снова видела, как янтарная смола скрывает голубую радужку. Меньше всего он хотел причинить ей боль, и оттого слышать постоянные упрёки в свой адрес становилось невыносимо. Да и имеет ли он право удерживать Оливию при себе против воли даже ради её собственного блага?

Альфа устал. Устал биться сквозь стену недоверия, устал сдерживать себя, ловить косые взгляды и ежеминутно доказывать себе и окружающим, что он в праве быть вожаком. Глубоко внутри монстр снова царапал когтями свою клетку, требуя свободы, и всё, чего сейчас действительно хотелось, – сбежать от ежедневных забот и обязанностей в лесную чащу, соревнуясь с ветром и выматывая жаждущее крови и жестокости естество.