Ольга часто простаивала у окна и в такой снежный день, как сегодня, и в многие дождливые и солнечные дни. И, конечно, она часто вспоминала свою подругу — женщину на картине, стоявшую у окна. Картина Сергея оказалась пророческой — Ольга и сама разделила судьбу той незнакомки.

Застывшая у окна женщина из семнадцатого века или из двадцатого — неизменный, повторяющийся сюжет. Это вечная, как мир, правда женщины, оставшейся одной в своем сиротстве, наедине с непоправимым несчастьем. Мужчины ушли сражаться за какие-то правды (да сколько их у вас?!), а ей стоять у окна, высматривая того, кто уже никогда не придет. И стоять так — вечность.

Много лет из своего окна Ольга видела крыши, голубей, кусочек старой площади, но сегодня, в этот серебряный вечер, она углядела за снегами, туманами, другую картину. Она увидела Петербург, серую Фонтанку, мост через реку, по которому навстречу к ней идет улыбающийся Сергей.

Он идет к ней вот уже двадцать с лишним лет.

Париж

1940 год

С годами мысли о возвращении в Россию стали наваждением. Ностальгия, тоска по родине, прорастала в Ольге как трава, и однажды трава стала высокой и долгой, как деревья; больше нельзя было ни замолчать это чувство, ни жить с ним.

Она представляла Петербург с его нависшим серым небом, лентами рек, дворцами, широкими площадями, стрелами проспектов и видела, словно это происходило наяву, как она возвращается в свой город, заходит в Никольский собор (где их с сестрой в детстве крестили и в котором она и Сергей когда-то загадали венчаться), ставит свечу за упокой Сережиной души, а потом идет к своему дому на Фонтанке — ее собственный крестный путь — чтобы просить прощения у Ксюты и Николая, а там — будь что будет. Если надо — она готова за все ответить.

Ей было важно сказать Ксюте, что она желает ей счастья, а Николаю — что она его не предавала. Потом постоять на мосту на Фонтанке, заглянуть хоть на мгновение в Летний сад, побывать в Павловске — увидеть отчий дом и тот самый луг. А после этого уже ничто не страшно.

И еще одна мысль не давала Ольге покоя. Все чаще она думала о том, что в старой петербургской квартире, в тайнике, много лет лежит бесценная картина, которая может пропасть в безвременье, сгинуть в пожаре, при сносе дома или попасть в чужие равнодушные руки и погибнуть, как погибали, исчезали — будто и не было! — миллионы людей в смутные времена.

Теперь, когда Сергея нет, ей одной предстояло распорядиться судьбой художественного шедевра, и Ольга хотела сохранить картину не только как память о Сергее, но и как достояние искусства, принадлежащее человечеству.

В начале июня сорокового года она приняла решение вернуться в Россию и передать картину в Эрмитаж или в другой крупный музей. У нее было предчувствие, что нужно торопиться; над миром сгущались грозовые тучи, в Европе уже разгоралась война, и назревала всеобщая катастрофа.

— Ты сошла с ума, — сказал Клинский, выслушав ее сообщение о том, что она возвращается в Россию. — В лагеря захотела?

— Мне все равно, — призналась Ольга. — Я хочу вернуться на Родину.

— Ты просто стареешь, Леля, — усмехнулся Евгений. — Это возрастное, так бывает, особенно у женщин. Вся эта блажь — русские березки, родная речь и прочая сентиментальщина — блажь стареющей женщины.

Она не выдержала:

— Неужели тебе не хочется вернуться?

— Куда, Леля? — Клинский вздохнул. — В свою молодость, в ту Россию, где прошло детство? Возможно. Но их больше нет. Поэтому я даже не думаю об этом. Да и разве сейчас до этого? Того и гляди, грянет Вторая мировая… Одним словом, советую тебе успокоиться и забыть сентиментальные порывы.

Ольга пожала плечами — она была все той же упрямой, взбалмошной Олей. И она уже все решила.

На следующий день она стала готовиться к отъезду, а еще через несколько дней Париж оккупировала немецкая армия.

Мир опять изменился.

Блажен, кто посетил сей мир

В его минуты роковые!

Не в первый раз Ольге довелось стоять на краю бездны и видеть этот мир в состоянии полного хаоса, когда все взрывается под ногами и прежнее — любимое, бесценное, оказавшееся таким хрупким, — исчезает.

ГЛАВА 8

САМЫЙ ДЛИННЫЙ ДЕНЬ

Ленинград

Июнь, 1941 год

Из распахнутого окна консерватории доносились звуки фортепиано. Узнав любимую песню дочери из фильма «Дети капитана Гранта», Ксения заулыбалась, застучала туфелькой и тихонько начала подпевать в такт:

Спой нам, ветер, про славу и смелость,

Про ученых, героев, бойцов,

Чтоб сердце загорелось,

Чтоб каждому хотелось