Я и раньше постоянно на нее смотрел, но теперь это больше походит на своего рода мазохизм. Потому что за девчонкой я наблюдаю чересчур пристально и внимательно. Ищу перемены. Косвенные признаки. Пытаюсь смириться с тем, что происходит, но вот принять и переварить пока не особо выходит. Зубы уже сточил к чертям собачьим.

Какой по счету взгляд на Арсеньеву…

Подмечаю, что она бледнее обычного.

Синяки под глазами.

Практически засыпает, хотя старательно строчит в тетради конспект.

Скоро тебе не до учебы будет… Здравствуй, академ, пеленки и бессонные ночи. Ты ведь даже не представляешь, что тебя ждет…

Кстати, про бессонные ночи. У меня так и не получилось сегодня отключиться. Глаз не сомкнул. Как долбаный филин до самого восхода солнца пялился в темноту, воюя с собственными внутренними демонами.

— Ян, мы едем в клуб на выходных? — спрашивает Инга, склонившись ко мне.

— Посмотрим, — пространственно отвечаю я.

— А может погуляем? Ну или в кино сходим…

— Что?

— Да куда угодно в принципе, лишь бы вдвоем, — мурлычет она, кокетливо стреляя глазами.

В последнее время компания Вершининой раздражает. Вернее раздражает ее интерес ко мне.

— Я скучаю по тебе. Ты стал редко появляться в академии. Может, пригласишь к себе в гости? — как бы невзначай предлагает она. Жмется ближе и оставляет поцелуй на моей щеке. — Я не против.

— Молодые люди, напоминаю, что вы находитесь в аудитории, — недовольно скрипит профессор, явно обращаясь к нам.

Даша поднимает руки вверх, ловко скручивает из волос подобие ракушки и фиксирует ее карандашом.

Случайно оголившийся при этом живот выглядит абсолютно плоским. Но, учитывая, что срок, скорее всего еще маленький…

— Ян, ну так что? — в поток моих беспокойных мыслей снова вклинивается голос Инги.

— Я позвоню тебе, — бросаю, неотрывно глядя на Арсеньеву.

Тонкая, лебединая шея так и притягивает взгляд. Сомкнуть бы на ней ладони…

— Прикинь, просыпаюсь сегодня, а эти двое в слезах, — шепотом рассказывает моя соседка по парте.

Очевидно речь идет о Даше и ее подруге Рите. Они, по ходу помирились. Вон даже сидят опять вместе.

— Арсеньева беременна. Я застукала ее с тестом в руках. Там две полоски, сама видела, — многозначительно хмыкает Вершинина. — Она, конечно, поспешила его спрятать, но итак все понятно. Звездец… Залет.

Шариковая ручка с хрустом ломается напополам, острыми краями пластмассы впиваясь в кожу.

Ну все. Вот и приговор.

«Там две полоски».

Надежда умирает последней. Умерла только что.

«Там две полоски».

Приступ удушья. Острое отчаяние растекается по сосудам. В ушах шумит. В горле будто песок. Не сглотнуть… Под ребрами болезненно скукоживается орган, именуемый сердцем. Он с чего-то вдруг «решил» мне напомнить о том, что существует не только для того, чтобы перекачивать кровь.

— На мой вопрос, собирается ли она сообщить Сергею о ребенке, Даша закатила глаза. Ну и в общем, как только они ушли, я сама ему позвонила.

Поворачиваюсь к ней и вопросительно вскидываю бровь.

— А что? — пожимает плечами. — О таких вещах молчать нельзя. Отец всегда должен быть в курсе!

Пара заканчивается, но мы с ней продолжаем сидеть на своих местах.

— И? — давлю из себя я, наблюдая за тем, как Дарина складывает вещи в сумку.

— И реакция Матвеева меня поразила. Он вообще не обрадовался. Сказал «поздравляю ее с этим» и отключился. Я, если честно, такого не ожидала.

Вот ведь мразь.

«Поздравляю ее с этим».