— Нет-нет. Все нормально, — успокаиваю его я.

— Не делай так больше.

— Как «так», Сереж?

— Не влезай в мужскую драку. Что угодно может случиться… А если бы у кого-то из них был нож или пистолет?

— И что? По-твоему как нужно было поступить? Пройти мимо?

— Даш… — не доволен. Злится. По выражению лица вижу. — Я не о том. Нельзя так рисковать собой, пойми. Мало ли, что у них на уме?

— Не указывай, пожалуйста, как мне себя вести!

Отхожу от него и пинаю носком кроссовка пожухлую траву.

Что за день такой отвратительный!

— Да я же за тебя перво-наперво переживаю!

Замечаю, что у нашего концерта появились зрители. Косятся все кому не лень, и от этого становится неловко. Поэтому на какой-то промежуток времени между нами внегласно повисает тишина.

Поостывши, понимаю, что сорвалась на Сережу сгоряча и зазря, однако продолжаю упрямо дуться, рассматривая подсвеченные лампами здания.

— Все? Не едем в Подмосковье? — первым решает нарушить затянувшуюся паузу.

— Я этого не говорила, — отзываюсь тихо.

— Ты недолго? Рюкзак свой быстро соберешь? — спрашивает мягко.

Как подобрался ко мне, даже не заметила.

— Да. Возьму только самое необходимое. Мне понадобится буквально десять минут.

— Отлично, — разворачивает меня, привлекает к себе и обнимает. — Мир?

— Мир…

Вздыхаю, по привычке уткнувшись носом в ворот его свитера.

— Мама там вовсю готовится к знакомству с тобой. Пироги печет полдня, — рассказывает он.

— Ну и зачем? Неудобно как-то, — смущаюсь, услышав это.

— Волнуется. Ты если что не обижайся на ее излишнее внимание. Она у меня порой чересчур суетливая и много вопросов любит задавать.

— Сереж… Я точно никого своим присутствием стеснять не буду?

Во мне еще жива надежда на то, что этой поездки можно избежать.

— Точно, Даринка-мандаринка, — бережно стискивает в объятиях и целует в щеку.

— Ну хорошо, если так…

Совсем рядом раздается короткий автомобильный сигнал, и я чувствую, как Матвеев напрягается.

Оборачиваюсь.

Лексус Беркутова стоит прямо напротив нас. Стекло со стороны Яна, расположившегося на переднем пассажирском сиденье, опускается.

— Даш, вас, может, подбросить? — интересуется Рома. — До общаги ну или…

— Нет.

— Даш…

— Я сказала нет. Мы сами доберемся, что тебе не ясно?

Уверенно и жестко. Раньше я так не умела. А жаль…

— Ну как знаешь! — сопит недовольно.

Еще и обижается, посмотрите на него!

— Доверие, Беркут, как девственность. Теряют раз и навсегда, — произносит Абрамов, глядя прямо на меня.

В мусорку летит окровавленный платок.

Чудовище! Ненавижу его! И себя ненавижу! Потому что горло сдавливает спазм, а щеки тут же вспыхивают адовым пламенем.

Стыд. Растерянность. Смятение. Я даже не могу описать ту гамму чувств, которую ощущаю в данную минуту.

Провокатор чертов! Как вообще такое можно было сморозить?

— Передай Дашке. Уронила, — слышу голос Инги.

— Твоя идиотская шапка, Арсеньева… — равнодушно объявляет, высовывая руку в окно. — Слетела, когда ты кинулась меня защищать.

Хочется ударить его с ноги. Клянусь, я очень близка к этому, но Сережа реагирует быстрее. Делает два шага вперед и пытается выдернуть из рук Яна мою шапку.

Пытается, потому что тот отпускает ее не сразу.

— Нацепи на нее этот дурацкий колпак, Сережа, — звучит приказным тоном. — У нее уши уже бордовые от холода.

От гнева и ярости они бордовые, придурок!

— Поехали, Беркут, башка трещит адски.

Лексус наконец уезжает, и мы снова остаемся вдвоем. Только теперь, пожалуй, ситуация во сто крат хуже, чем была до.

Сережа отдает мне шапку.

— Правда надень. Холодно.

— Не хочу.

— А рассказать мне ты ничего не хочешь?

Глаза в глаза. Прямой вопрос. И отвечать на него однозначно придется. Только что конкретно говорить я пока не знаю.

— Дарин.

— Наш автобус, Сереж…

— Не знаю, что там в школе между вами тремя происходило, но Дашку мне не обижайте! — доносится до нас строгий голос Инги.