— Как… как же это? — Бледнея от осознания того, что это совершенно точно не обман зрения, начавшим подрагивать голосом спросила Катасэ.

Торс Хёдо оказался покрыт прерывистой, жиденькой сеткой тонких белых шрамов, чуть выделяющихся на умеренно загорелой коже. Прямые порезы, кривые рваные линии, обширные круглые и овальные точки, будто от протыкающих выпадов…

— У Усоги было… своеобразное детство. — Оценив произведённый эффект и направления взглядов, с ноткой печали ответил Хёдо на невысказанный, но так и повисший в воздухе вопрос. — …Однако не стоит сочувствовать Усоги. Ну же, бейте. Выместите на Усоги злость, и расходитесь. Усоги привычен к боли и переживёт её, ради друзей.

Синаи попадали на землю из обессилевших рук девушек, в глазах которых плескался ужас пополам с самораскаянием.

— …Простите нас! Мы не знали! — Тщетно пытаясь скрыть подступивший к горлу ком и к глазам слёзы, повинилась Мураяма.

Девушки, все как одна, сразу же поняли, стоило им хорошенько рассмотреть данные «украшения», что этот стоящий перед ними… поистине невероятный человек знает про боль от ударов мечом гораздо, гораздо больше них. И что стоило бы вместо своих кривляний понять это лишь по одному его вескому тону и столь серьёзному виду, изображённым для них ради предотвращения возможного несчастного случая. Его опыт был выстрадан, заработан в прямом смысле самой настоящей кровью, при каких бы обстоятельствах данные шрамы ни были им получены. А они, как последние дуры, только и знали, что «в шутку» хотеть отлупить двух парней, невзирая на, и полностью отбрасывая столь ценное предупреждение, основанное на вышеупомянутом горьком опыте, не ставя его ни во что. Реальность воспринятой вдруг ответственности действительно оказалась гораздо весомее, чем могло бы показаться на первый взгляд.

Нестерпимый стыд затопил сердца девушек, и никто из них не посмел поднять лица на раздавшиеся в оглушительной тишине шаги. Никто сейчас даже не отреагировал бы, если Хёдо подошёл и влепил бы Мураяме пощёчину «ради усвоения урока». Но, разумеется, он этого не сделал, иначе не был бы самим собой, Усоги Хёдо. Подошёл парень к неформальному лидеру членов клуба кендо лишь с одной единственной целью: положить ей ладонь на плечо, заставив тем самым приподнять на себя взгляд. После чего Усоги… доброжелательно улыбнулся.

— …Тренировочный меч превращается в глазах людей в настоящий, стоит ему пролить кровь. А настоящий — гораздо «тяжелее» вашего синая. Настолько же «тяжелее» и ответственность за орудование им на выбранном вами жизненном пути. Молодым, красивым девушкам вроде вас не нужна эта «тяжесть»… и ещё одно: не бойтесь шрамов и собственных ошибок. Не страх перед повторением неприятности, а лишь любовь когда-нибудь… спасёт мир. Так обещает Усоги Хёдо.

С последними словами, солнце неожиданно вышло из-за хмурой тучи, и двор школы осветило солнечными лучами… особенно заметно это было на примере Хёдо, которого выделило среди прочих особо сиятельным ореолом света из-за обнажённого по пояс тела. Сами небеса будто благословили в этот момент Усоги, добившегося чужого искреннего раскаяния, и засвидетельствовали его неожиданно «сильное» обещание, затронувшее струны душ каждого из присутствующих.

— …С-святой. — Запинаясь, во внезапно возникшем благом и возвышенном порыве, прошептал Мотохама, щурясь на слепящее превосходство лика ставшего в профиль к нему, своего спасителя. — Он — святой…

— Ками-сама… он был на полном серьёзе готов дать себя избить ради нас… его «друзей». Сам же расписал опасности, сам же и согласился. — Добавил также находящийся под впечатлением Мацуда.

Парни замолчали, глядя на то, как праведник с сердцем из чистейшего золота даёт последние наставления членам клуба кендо, отправляя их по своим делам. Когда последняя, Мураяма, ушла, Хёдо развернулся уже к ним двоим… и вопреки их подспудным ожиданием, лицо его было чисто, и не имело на себе ни намёка на злобу. И это стало последней каплей.

К этому моменту уже в открытую пускавшие скупые мужские тихие слёзы, Мацуда с Мотохамой недовольно опустили взгляды, и впервые всерьёз задумались о собственной ничтожности, по сравнению с такими людьми, как Усоги Хёдо. Их душила злость и зависть, одновременно с немалой благодарностью тому, кому они завидовали.

— Прости, Хёдо… — кун. — Проронил, нехотя, Мацуда.

— Да… прости нас. — Продолжил Мотохама. — …Мы звали себя твоими друзьями, но… на самом деле мы лишь использовали эту выдуманную связь. Как рыбы-прилипалы. Не знаю, почему я посчитал, что если держаться рядом с тобой, то о нас так станут думать хоть немного лучше…

— Хах… наверное, мы лишь показались всем ещё хуже, на таком контрасте. — Криво улыбнулся Мацуда. — Ками-сама, как же мне стыдно…

— … - Помолчал вместе с парнями Хёдо, прежде чем сказать: — …Усоги просит: поднимите головы.

Дождавшись выполнения просьбы (дуо извращенцев решилось на это отнюдь не сразу), Хёдо неодобрительно покачал головой, глядя то на одного, то на другого, заставляя только улёгшуюся волну непонятно кому предназначенной злости в сознаниях парней вновь всколыхнуться.

— «Стыдно»? Да… вам должно быть стыдно. — Безжалостно припечатал Хёдо… лишь чтобы через десяток секунд общего молчания продолжить: — Вот только стыдно вам должно быть не перед Усоги. Вы никак перед Усоги не провинились. Усоги так считает.

— Н-но… как же? — Неуверенно, с нотками негодования спросил Мацуда.

— Вам должно быть стыдно… перед самими собой! — Сказал Хёдо, и своими словами произвёл эффект, будто огрел собеседников пыльным мешком по голове. — Мацуда-сан. Ты рассказывал, что ты был успешным спортсменом в младшей школе. Поставил не один рекорд. Подавал серьёзные надежды. А ты, Мотохама, утверждал, что мечтал стать частным детективом… С твоим умением подмечать малейшие детали окружения, анализировать, и сохранять холодную голову при любых обстоятельствах, твоя мечта вполне могла быть со временем достигнута. Где это всё?! Вам не стыдно перед СОБОЙ?