Женский пронзительный голос особенно выделялся за спиной Атилия. Он обернулся и увидел горожанку, с которой беседовал два дня назад на рыночной площади. Тогда она заподозрила в нем христианина, а теперь молитвенно приложив руки к груди, смотрела на жреца Александра восхищенными глазами. Атилий кивнул ей как старой знакомой, но женщина его не заметила. Тогда он перевел взгляд на находившегося вблизи имперского прокуратора, невольно ставшего, благодаря Александру, публичным рогоносцем. На его лице читалось унижение, но ничего поделать он не мог ни с женой, ни с ее новоявленным любовником, с ни с этой публикой, пришедшей в экстаз. Только вытирал пот, катившийся градом по лицу, и Атилий невольно пожалел беднягу.

Войны богов: АХУРАМАЗДА

Оракул, доставленный брадобреем Рутилиана в Кесарию, гласил:

«Острым мечом победив и парфян, и армян, ты вернешься

В Рим, колесницей триумфа и лавром богами отмечен».

И тогда собрав двенадцатый Молниеносный легион, вспомогательные войска, самонадеянный Севериан выступил в поход, навстречу армии Вологеза.

– Хорошо драться осенью, не так жарко, – разглагольствовал центурион Афраний Силон, шествующий во главе своего подразделения входящего в десятую когорту. – Ветераны рассказывали, как преследовали иудеев во времена божественного Адриана, так семь потов сошло, пока разогнали этот сброд. Солнце пекло, у них доспехи нагрелись как жаровня, ноги в калигах скользили от пота. А сейчас? Одно удовольствие.

Товарищи его поддержали. Никому не нравилось терпеть неудобства даже делая такую грязную и кровавую работу как военную. Впереди, на расстоянии одного перехода, был город Элегейя.

– Тебе Афраний, надо отличиться, сколько служишь, а все еще центурион последней центурии. Получишь парфянскую стрелу в бок и не стать тебе примипилом18, – заметил один из легионеров, бывший с Силоном в друзьях, а потому говорящий с ним вольно. Его звали Гай Целер и Силон поставил его идущим за собой. Такое право было у старших командиров и ветеранов, которые чувствовали себя увереннее в бою, если знали, что их спину прикрывал проверенный друг.

– Точно! – хмуро согласился Афраний. – Но боги должны нам помочь. Я слышал оракул Асклепия…

«А что он сказал?» – послышались любопытные голоса легионеров и задние ряды прибавили шагу, чтобы не пропустить божественных слов.

Возникшее скопление вызвало замешательство в центурии и один из трибунов на коне принялся наводить порядок. После того как строй восстановили, он отправился во главу колонны к Севериану. Это был молодой, недавно назначенный Сенатом трибун латиклавий19 из семьи Кальпурниев.

– Не разумнее ли нам остановиться в Элегейе и подождать парфян? – спросил он. – Вероятно, в войске Вологеза не найдется достаточного количества осадных орудий для разрушения стен, а штурмовые лестницы будут опрокинуты нашими доблестными легионерами, и персы понесут большие потери.

– Запереться в городе, значит показать, что мы боимся и не надеемся на свои силы, – возразил Севериан. – Будем сражать в открытом поле. Я сам выберу место. Мы разобьем небольшой лагерь, чтобы можно было его быстро свернуть, когда начнем преследовать убегающих нечестивцев.

Когда-то в Элегейе император Траян принимал персидского ставленника царя Партамасира. Тот снял с головы золотую диадему, протянул ее Траяну в знак покорности и готовности подчиняться римским законам. Но у цезаря были другие планы, он намеревался превратить Армению в провинцию и потому не принял диадему, а армянскому царю вместе со спутниками приказал удалиться из лагеря. История стала широко известной, потому Севериан в какой-то степени желал ее повторения. Только ему не нужна была чужая диадема, он намеревался унизить противника, заставить его пасть на колени перед мощью римского оружия.

Хорошие дороги в этих местах, куда еще не добрались римские инженеры, отсутствовали, и потому колонна войск двигалась медленно, поднимая пыль. Осень стояла сухой и теплой, дождей долго не было. Севериан въехал на один из пригорков, пропуская мимо легионеров. Он вглядывался в ту сторону, где в синей дали высились громады гор и где впереди была Элегейя с ее длинными каменными стенами.

Нет, они не станут защищать город, они его обойдут и устремятся навстречу врагу.

Чем дольше он всматривается, тем горы кажутся ближе. Они уже не такие огромные, неприступные, холодные. Севериану чудится, что там, за грядой высоких снежных вершин не каменистая и дикая Армения, а его родная Галлия с широкими полями, густыми лесами и теплыми реками. Там город, в котором он родился, там его родное место, куда он отправится потом, закончив службу на благо империи. Его грубое лицо озарено закатным дружеским светом, и он на коне в пурпурном плаще легата сам кажется посланцем солнца, а ведь небесное светило нельзя победить.

К вечеру римское войско достигло небольшой возвышенности с ровной поверхностью покрытой усыхающей травой. Место показалось Севериану подходящим, чтобы разбить временный лагерь.

«Зовите инженеров легиона, – приказал он трибунам, – пусть ставят палатки. И пошлите разведку вперед. Нам надо знать на каком расстоянии находятся проклятые персы».

Однако Севериан не предполагал, что через десяток миль от него, только освещенная вражеским солнцем, на пригорок въехала любимая царица Вологеза Нефтис и тоже обозревала двигающихся на битву лучников, катафрактов, неторопливо идущих пеших бойцов. Она была честолюбивой и коварной, она тоже рассчитывала на победу, которую дарует ее мужу бог Ахурамазда.