Уже почти не соображая, объясняю брату, что нужно сегодня… сразу… прямо сейчас… не дожидаясь еще одного захода Дагиева.

— И увези их… куда там виза не нужна? Подальше… Под другими именами живите там пока. Ночью улетайте сегодня.

— Понял!

— Брат… — пытаюсь набрать воздуха в пробитые лёгкие для последнего, самого главного месседжа: — Ты не трогай её, ясно? Она моя…

Телефон вываливается из пальцев.

— Я люблю ее… — шевелю я губами, отъезжая.

Всё…

Кольцо на пальце раздражает кожу. Я кручу его как невротик, сходя с ума от зуда. Мы стоим в аэропорту Таль-Авив. Обнимаю сонного вялого Тишу. Родион у стойки, с нашими документами. Меня то трясёт, то наваливается такая слабость, что хоть падай. Мне страшно за Демида. Горько — да, за то, что так легко и не сомневаясь распорядился моей судьбой. Но я даже обидеться на него не могу. Я не понимаю ничего…

Я осталась там с ним окровавленным, а моё бездушное тело зачем-то привезли сюда. Даже прикоснуться не позволил!

Отвращение на его лице от моей попытки сделать это, ударило куда-то в живот и там поселились мерзкой змеёй, вселяя в меня детскую неуверенность в себе. Он кровью истекал…

В таком состоянии человек искренен в своих чувствах. Ему было не до игры и притворства.

Я ему так неприятна? Теперь его постоянная отстранённость и прохладность начинают складываться в цельную картину. Зачем тогда всё это было? Уступил бы сразу брату этот брак. Или побоялся, что выберу семью-конкурента?

Наверное. Но защищал он нас как своих.

Как жену своего брала, Злата, не обманывайся. Это тоже «свои».

Мне хочется просто кричать в голос от того, как убийственно это всё. Но я не кричу. Это всё мучает, но и не в половину даже так сильно, как мучает невозможность убедиться, что с ним все в порядке, что ему помогли.

— Золотко, — подходит Родион, целуя меня в висок. — Держи.

Протягивает бутылку прохладной воды. Отдаю ее брату.

— Ты как? — заглядывает в глаза.

— Позвони ему, пожалуйста.

— После операции он. Смысл, детка?

— Отцу позвони!

— Отец сообщит сам, как появятся новости.

Обнимаю себя за плечи, отворачиваюсь.

— Неужели тебе все равно?

— Злата, — растираем мои плечи, целуя в затылок. — Все в порядке с Дэмом. Пулю достали, кровотечение остановили, кровь перелили. Дэм в год быка родился! Ты знаешь, какой он бычара здоровый, я вообще не помню, чтобы он когда-то болел. Да ему эта пуля… тьфу! Завтра уже понесётся мир крутить и бабки делать.

— Что ты несёшь, Родион? — закрываю я глаза.

Так говорить может только человек, который в себе ни разу не чувствовал эту пулю.

Разворачивает меня к себе.

— Там о нём заботятся. А здесь, надо позаботиться о тебе. Хорошо? Р

одион выбирает дорогой отель для нас. Номер люкс, три комнаты. Холл, из него две спальни в разные стороны. Ценник космический.

Я не привыкла к расточительству.

Тиша уходит в свою комнату.

Оглядываю роскошный номер.

— Мы могли бы снять обычную квартиру. Зачем такие траты? За неделю проживания здесь, в Карелии можно квартиру купить.

— Золотко, ты не в Карелии, забудь. Зачем тогда нам деньги, если мы не можем позволить себе их потратить? У нас медовый месяц, вообще-то. Могу я порадовать нас комфортом?

Падает на кожаный диванчик в холле. Включает на плазме клипы.

Сворачиваюсь в кресле рядом. Не могу включиться. Меня уносит в Россию. То к деду, то к Демиду. И там и там — больно. И там и там — страшно.

Слежу взглядом за огромными ходиками над электрокамином. И всё считаю, сколько у них времени.

В конце концов, я могу попробовать позвонить Демиду сама. Дотягиваюсь до телефона.

— Золотко, нет, — перехватывает мою руку Родион. — Брат велел со своих номеров на связь ни с кем не выходить. Никто не должен знать где мы. А их могут отслеживать. Звоним только с новой чёрной симки.

— Ясно. Позвони, пожалуйста.

Забирает мою кисть с кресла, тянет к себе.

Послушно, как марионетка пересаживаюсь.

Берёт моё лицо в ладони.

— Золотко… Ты моя жена, — многозначительно выделяет интонацией «моя». — Не его. Наш брак не фиктивный. Так ведь?

Киваю.