Перечитываю в двадцатый наверное раз.

Дура ты, Ольховская, что ли?! Что это?…

Допиваю бокал залпом.

— Демид Альбертович, повторить?

— Хватит.

Моя фантазия шалит, подбрасывая мне желанный сценарий: поехать домой, вытащить эту дурочку из кровати Родиона, как следует встряхнуть и… выдолбить из неё весь этот бред известным способом.

Не унижать тебя, да?

Да я, конечно, все понимаю. Что для приличной замужней женщины унизительно излишнее внимание родственника мужа. Я бы за свою жену точно оскорбился. И что-нибудь сломал. Я и оскорблен и сломан Потому что она моя… Несмотря на то, что официально — его.

Но что же мне теперь делать? Забить?

Я активно стараюсь, получается, правда, стрёмно. Полностью утонул в работе, бумагах, договорах. Уже крыша едет. На сон часов пять, не больше. Потом начинает сниться она, и я встаю раздавленный и больной, с ноющей дырой в груди. И хрен потом включишься в дела. Лучше уж недосыпать.

За соседним столиком сидят две девушки. Игриво посматривают в мою сторону. На автомате сравниваю каждую из них со Златой. Обе сильно уступают. Одна из них взмахивает бокалом глядя мне в глаза. Приглашение…

Ты можешь принять его Черкасов. Чуть аккуратнее быть и всего лишь. Закрыть глаза, пофантазировать, что ты с Ольховской.

Воздержание адски накаляет нервы. Я к нему не привык. Моя неврастения набирает крутые обороты!

Пытаюсь представить, как это будет с этой темненькой. Можно так, а можно эдак…

Но не хочется никак. Противно.

И что теперь всех женщин будешь презирать?

Да не презираю я!

— Ром, девчонкам шампанское за мой счет, — распоряжаюсь я. — А мне — такси.

— Присоединяйтесь? — повышает голос та, что заигрывала чуть активнее.

Отрицательно качаю головой.

— Дела… — ляпаю самую неэнергозатратную отмазку.

Спать хочется, жуть.

В такси закидываю голову назад.

Пробки. Лучше бы пешком пошел.

Вырубает.

— Приехали.

Открываю глаза. Уснул…

О, черт возьми!

Смотрю на знакомые ворота.

Охрана открывает дверь моего такси.

Официант назвал таксисту домашний адрес?

Ну, ладно. Судьба, видимо.

Держи себя в руках Черкасов. Ни из кого ничего не выдалбливай! Просто упади спать. Чтобы все выжили.

На улице давно темно. Во дворе тускло горят фонари только возле крыльца.

— Включить «аллею», Демид Альбертович?

— Нет.

Не торопясь иду по темной аллее к дому, не сводя глаз с окон комнаты Родиона. Там где-то она…

Слышу негромкие голоса у беседки. Замедляю шаг.

Родион и Тихон. Щелчок зажигалки. Пламя освещает их лица. Вижу в пальца у Тихона сигарету, и как Родион тянет к её кончику пламя.

Совсем уже, кретин?!

Ускоряю шаг и, выплескивая ярость, ударом ладони вышибаю из их рук и сигарету и зажигалку. Толкаю брата в грудь.

— Ещё раз увижу, пачку сожрешь.

Перехватываю Тихона за шею сзади и толкаю в сторону дома.

— Ты — со мной идешь.

— Эй! — пытается увернуться он.

Перехватываю за воротник и тащу практически силой на второй этаж. Наверху он выкручивается, лупя мне по руке. С ненавистью смотрит на меня.

Сталкиваемся взглядами.

— Не трогай меня!

Перехватываю за куртку на груди, встряхиваю.

— Слушай сюда одну сказку, — рычу я. — Как-то морозной зимой замёрз воробей. Обледеневший упал на землю. Проходившая мимо корова нагадила на него. В дерьме воробей отогрелся, пришёл в себя, высунулся и зачирикал. Пробегавшая мимо кошка облизала его и тут же сожрала… Какова мораль?

— Не знаю… — бурчит.

— Не каждый тебе враг, что сделал тебе неприятно. Не каждый тебе друг, кто тебя облизал. Понял, Тихий?

— Нет, — насупившись.

— Тогда ещё проще. Сестру любишь?

— Да.

— Прикурил бы ей сигарету?

— Нет, — осаживается.

— А она тебе?

— Нет…

— Потому что любит! А Родион тебе прикурил, пацану мелкому. Думай башкой своей, — толкаю ладонью в лоб.

Поднимаю глаза.

Застывшая в дверях своей комнаты Злата срывается с места. И двумя ладонями бьет мне грудь, отталкивая от брата.

— Отпусти его!

Растерянно делаю шаг назад.

— Не смей его трогать! — рявкает с агрессией мне в лицо.