И Нейман, что сидит истуканом бесчувственным. И девушка, что появилась внезапно, будто следила за нами. Встреча эта не тянет на случайность. А из-за того, что Нейман не удивляется, не напрягается и реагирует слишком спокойно и без эмоций, их разговор кажется картонно-неживым, искусственным, рассчитанным на какой-то эффект.

– Хорошего тебе дня, Стефан, – наклоняется Ольга и целует Неймана в щёку. – Увидимся позже.

Он ничего не говорит. Не кивает. А девушка, ещё раз проведя ладонью по его плечу, уходит. Стучат её каблучки. Светлые волосы мягко колышутся, как и её бёдра.

Таким девушкам смотрят вслед. На таких девушек засматриваются, но не смеют подходить. У неё на лбу написано: не для вас. Руками не трогать. Редкий экспонат. Эксклюзивная раритетная вещь.

И я смотрю. А Нейман – нет.

Она не спросила, кто я. Знает? Или не любопытна? Или ей совершенно всё равно? Но по тому, как она меня разглядывала, ей не безразлично, с кем её драгоценный Нейман обедает. Но то, что она не устроила истерики, не стала скандалить, только ей в плюс. Наверное, Нейман ценит такое.

А я давлю в себе дикое, неконтролируемое желание закидать его вопросами. Может, это было бы и уместно, будь мы равны. Но нищенка с улицы вряд ли имеет право спрашивать, и поэтому я молчу, заставив себя опустить глаза, как только Ольга скрывается из виду.

– Ешь, Ника, – раздаётся над головой голос Неймана.

Я делаю попытку запихнуть в себя хоть что-то, но это плохая затея.

– Спасибо. Всё было очень вкусно, – поднимаю я на него глаза. Пытаюсь быть такой же – отстранённо-равнодушной, но не уверена, что у меня получается.

– Десерт? – его внимательные глаза следят за мной.

– Нет, спасибо, – пытаюсь я улыбнуться.

– Тогда я прикажу, чтобы тебя отвезли домой.

Нейман поднимается, и мне становится стыдно: он голоден, мы только-только приступили ко второму блюду, но неудовольствия не выказывает.

Вежливый. Холодный. Помогает мне одеться. Провожает до двери. Отдаёт распоряжения.

Купленные мной вещи перекочёвывают из одной машины в другую. Я снова сажусь впереди. Я уезжаю, а он остаётся.

Есть о чём подумать, но мысли так перепутались, что не найти ни начала, ни конца ускользающих нитей, не желающих соединяться в единую картину.

Остаток дня я провожу, как в тумане. Настроение испорчено. Пакеты с новой одеждой остаются валяться кучей, как ненужный хлам.

Я не знаю, куда себя деть, а поэтому утаскиваю Тильду на улицу. Мне нужен слушатель. Хотя я точно знаю: ни за что не стану обсуждать с ней ни поход в магазин, ни обед в ресторане, ни встречу с Ольгой.

– Я умею водить машину, – зачем-то признаюсь ей. – Плохо, но умею.

Мы снова в оранжерее. Сегодня – с кофе в термосе и бутербродами. А ещё – пирожными – крохотными, во рту тают. Это Лия расстаралась. Она молодец. Жаль только, что характер у неё мерзкий. А может, это только ко мне она испытывает неприязнь, а с другими – нормальная.

Я не в претензии. Умею вызывать в людях неправильные чувства: Лия меня невзлюбила и Дан, например. Кстати, пропал. Это Нейман его сослал куда-то?

– Стефан тебя обидел? – спрашивает прозорливая Мотя.

– Нет, – болтаю я ногой, попивая кофе. Это правда. Обид быть не может. – Наоборот, порадовал. Позволил купить вещи, которые понравились мне.

– Он добрый, Стефан, – жмурит Мотя глаза, как кошка. – Просто не показывает. Глубоко внутри у него всё. Достучаться трудно.

– Он всегда такой? – пытаюсь исподволь выпытать. А Моте только дай поговорить о любимце – ведётся.

– Нет, наверное. Но мне Стефан угрюмым подростком достался. Сложно оттаивал. Может, так и не отошёл до конца. Жестокий мир бизнеса, Ника. Тяжело терять родителей. А мать у него, считай, на руках умерла. Я ему сто раз говорила: оставь, забудь, иди дальше. А он упёрся. Всё хотел найти заказчиков.

И снова у меня сердце как не выскочит. Я даже чашку отставляю, чтобы Тильда не заметила, как трясутся у меня руки. Слишком похоже. Как будто под копирку сценарий. Его судьба и моя. Может, они связаны куда прочнее, чем я думаю?

– Нашёл? – спрашиваю и чувствую, как срывается голос.

Мотя замирает. Смотрит в пустоту. Чуть вздрагивают губы. Она не отвечает. И голова у неё не барометр: не кивает положительно, не качается отрицательно. Ни единого шанса, что она ответит. И от этого становится ещё страшнее.