– Как ангел-хранитель, – киваю я часто-часто, понимая, что ярмарка меня ждёт. Предвкушаю. Радуюсь. Ликую.

Георгий Павлович хмурится почище Антона.

– Там неудобная парковка. Слишком много открытого пространства.

Вот уж не думала, что и водителя придётся уламывать.

– Ничего. Страшного. Не случится! – чеканю я слова, раздосадованная, что два взрослых мужика ведут себя как параноики. – Это вообще ненужные меры предосторожности. Я никто. Ноль. Не представляю никакого интереса!

– Вот это вот всё, – водит кругообразно большими пальцами водитель, – ты расскажешь Нейману. А из нас верёвки вить не нужно. Неоправданный риск. Без ярмарки вполне можно обойтись. Тебе мало магазинов со всевозможным барахлом.

Он не понимает. Это дух. Азарт. Драйв толпы. Возможность поторговаться. Я хочу быть живой, а не музейным экспонатом за стеклом или тепличным растением, что никогда не увидит настоящего солнца. А если вдруг увидит, то пропадёт, потому что не закалённое.

Я не могу плакать. Не умею. Но что-то, наверное, в моём лице такое, что Георгий Павлович плюётся, матюгнувшись, и заводит мотор.

– Недолго, – сверлит он взглядом Антона. – И созваниваться.

А я наконец-то обретаю свободу. Улыбаюсь счастливо.

– Спасибо большое! – искренне благодарю водителя.

– Высечь бы тебя, чтоб на задницу не села, – крякает он, отворачиваясь.

– Всё, что купишь, будешь нести сама, – предупреждает меня Антон, как только мы попадаем на площадь, где раскинулась ярмарка. – Я не носильщик, а телохранитель. У меня должны быть свободными руки.

Я улыбаюсь ему рассеянно и почти не слушаю: ноги несут меня вначале к изделиям из дерева, где я покупаю серьги и бусы – себе и Моте. А потом – резную шкатулку, а позже – сову.

– Вот на кой она тебе? – ругается Антон.

– Поставлю в библиотеку, – прижимаю я «птицу» к груди, словно кто-то её отнять пытается. – Не бурчи, ладно?

А потом мы отправились на бал хризантем – и я пропала. Сразу представила, как будут красиво смотреться вот эти кустики и вон те на клумбах… Но утащить всё я точно не смогла бы, поэтому, ругаясь, Антон всё же становится добровольным носильщиком, потому что отказаться от этой красоты у меня не хватает духу.

Он уводил меня оттуда почти насильно: я сопротивлялась и хотела побыть ещё немного. Но Антон был прав: лучше не расстраиваться.

Я уже прикидывала, как обрежу хризантемы и поставлю их в Мотиной комнате и у себя. Будет пахнуть немного полынью и свежестью. А цветы простоят долго. Хризантемы – замечательные цветы, я помню…

Я мечтала и по сторонам не смотрела, а поэтому вскрикнула и уронила сумку с покупками, когда чья-то жёсткая ладонь ухватила меня за запястье.

Тёмный бархат глаз. Лёгкая ирония и ласка поглощают, окутывают, берут в плен. Медовые соты, выкатившись из упавшей сумки, растекаются по асфальту. Это всё, что я успеваю заметить.

А затем – безжалостно брошенные кустики хризантем. Жестокость, что болью отзывается в сердце.

У Индиго всегда была отличная реакция – он повалил меня на землю быстрее, чем Антон успел что-то сделать. Ладони под голову мою подставил, чтобы не ударилась. Навалился всем телом, прикрывая.

– Привет, Нина, – прошептал он так тихо, что я слова буквально по губам прочитала.

– Меня зовут Ника. Вы ошиблись, – произнесла с дрожью в голосе. Она меня выдала с головой, а я досадовала и злилась. Я ведь даже имени его не знала, только прозвище.

А потом стало легко – Индиго исчез. Это Антон сдёрнул его с меня.

– Не нужно! – крикнула я, поднимаясь. – Он ошибся!

Индиго не сопротивлялся. Лишь смотрел на меня с насмешкой, приподняв бровь. В уголке губ – кровь. Рука заломлена.

– Отпусти! – наконец-то встала я на ноги. – Извините, – сказала, твёрдо глядя Индиго в глаза.

Прошлое – оно такое: приходит и не спрашивает. Я даже помыслить не могла, что встречусь с ним на ярмарке, где так много людей и где безумно тяжело найти кого-то в толпе. Индиго смог. И что-то кольнуло в груди. Может, это не случайность?.. Но лучше не думать об этом, не зацикливаться, не уподобляться Антону или Георгию Павловичу.

– Это ты меня извини, – прикрывает Индиго опасно сверкнувшие глаза, – ты очень похожа на одну отчаянную девчонку. Но та бы никогда не стала таскаться с холуём, что носит ей сумки, как раб.

– Антон, – предупреждающе повысила голос, но мой охранник и без того отличался повышенной выдержкой и умением концентрироваться на главном.

Он отпустил руку Индиго и мягко скользнул, вставая рядом со мной.

– Пойдём, Ника, нам пора, – и сжал мою ладонь.

Я только и успела, что подхватить сумку. Речь о том, чтобы попросить о хризантемах, не шла. Бесполезно. И тогда я от отчаяния поступила по-своему: просто наклонилась и попыталась их забрать.