— Слышит, точно. Но вообще — вау! И как этого «жениха» зовут? Уж не Шеридан ли?

— Нет. Я же сказал «жених», а не «муж». Это придурок с нижних этажей. И у него тоже идиотское имя.

— Какое?

— Что-то там на «фу».

— Это так изысканно фырчишь?

— Это я говорю, что имя начинается на букву «ф».

— Феоклист, — встряла я. — Но подожди, откуда ты знаешь про мужа?

— Ну, я много чего знаю… Всё же вся домашняя компьютерная сеть в моих руках, а там у нас частенько всякий интересный материал проскальзывает…

— Какой ещё материал? — кажется, это было сказано хором.

— Всякий, — не стал уточнять Стас, замолчав.

— М… Мне есть что послушать, да, ребятки? — заключил Егор, переводя взгляд то на меня, то на братишку.

— Пусть Ленин рассказывает. Мой словарный лимит на сегодня исчерпан, — заявил Стасик и, скрестив руки на груди, изобразил взаправдашнее внимание.

— А только ты знаешь про моё замужество? — решила сначала спросить я у кузена.

— Я и мелкий в курсах. Про остальных не знаю, но судя по всему, не такая уж куча народа в неведении? — он покосился на Егора и изобразил, как закрыл рот на замок.

— Я сегодня узнал. Случайно.

Они оба уставились на меня, и теперь мне предстояло начать говорить, что и пришлось исполнять.

Долгий и муторный рассказ продлился до восхода солнца, а в объёмном виде представлял собой десять чашек кофе на троих. В финале я рассказала, что мы с Артёмом расстались и теперь ждём-не дождёмся, когда истечёт срок нашего условного замужества. Рассказывать о нашей последней ссоре, свидетелем которой стал Егор и позабыл меня о ней расспросить, я не стала — он и так прибалдел от вываленной на его голову инфы.

Стас же удивлён вроде как ничем не был, он лишь зевнул, затем заметил:

— Да, теперь многое встало на свои места. Спокойной ночи, — и удалился, оставив меня переваривать брошенную фразу.

— Я тоже спать. А тебе советую принять душ, сестрёнка, — чмокнул меня в лоб Егор и тоже уполз в свою комнату.

Дойти до ванной я не успела, в коридоре меня настиг звук поворачивающегося в замке ключа, который свидетельствовал о приходе Сони. Любит сестрёнка погулять.

— Вечеринка что, только что закончилась? — спросила я её, заставив вздрогнуть от неожиданности.

Но она быстро взяла себя в руки и оскалилась:

— Меня поджидаешь? А тебе какое вообще дело до меня? Думаю, тебе и так весело было. Вне вечеринки.

— Наоборот. В клубе было куда веселее.

— Да? — в её голосе была тонна желчи. — А я думала ты счастлива вешать лапшу на уши своему мистеру Охренчику.

Я рассмеялась. Какая-то странно-неадекватная реакция, но получился некий истеричный смех. Соня посмотрела на меня как на умалишённую, повертела пальцем у виска и, толкнув меня плечом, ушла в комнату.

— Какой же он «мой»?.. — бросила я себе под нос.

Хрупкая, но сильная характером Татьяна не собиралась сдаваться просто так. Муж её хоть и слыл романтиком, на самом деле романтику дальше семьи распространять не любил. За это отвечала именно она. С самого детства её впечатляли истории любви о рыцарях и драконах, сказки Диснея. Особенно ей нравились истории любви, которые начинались со взаимной неприязни, видимо, оставила след собственная история замужества, которая перетекла в любовь, живущую и по сей день. И рядом с ними не было кого-то, кроме бабулек по общежитию, а жить первые годы после свадьбы им с мужем пришлось именно там, в тесноте да не в обиде, научив ценить очень многое. Эти бабули жаловались на каждый шорох, что ненавидящие друг друга на первых порах молодожёны даже поругаться в голос не могли. А когда преодолев взаимную неприязнь осознали, что те чувства были не настоящими, а настоящие вот они, сладкие и кружащие голову, то моменты нечаянной близости на первых порах также пресекались стуками по батареям или просто в стенку.

Однажды, правда, им несказанно повезло, пенсионеры были вызваны на совет общежития, и как законопослушные граждане, все соседи пунктуально покинули свои комнаты, собравшись на первом этаже. Таня вспомнила, как это было дико и безумно, как бабочки порхали в животе, как молодой и крепкий Валя словно голову потерял, забегая в комнату и сообщая, что все ушли, и они остались только вдвоём, нельзя терять ни секунды. Она стояла у плиты, варила борщ в лёгком летнем платье, повязав спереди фартук, в правой руке держала поварёшку, левой обмахивалась словно веером — июль выдался жарким. Но после того, как муж, закружив её на руках утащил в их комнату, стало ещё жарче.

Борщ выкипел, залил всю плиту, и она потом весь вечер отмывала, улыбаясь себе под нос, и даже не знала, что в тот день был зачато дитя их любви Анатолий, выросший таким похожим на родителей, вобрав в себя лучшие черты обоих.

Через некоторое время, когда он появился на свет, родители сжалились, разрешив детям переехать к себе, но её муж решил этот вопрос сам. Он ушёл в профсоюз, получил квартиру, а потом одно за другим и вот он уже всеми любимый мэр города. Её гордость, её опора, её любовь.