— Я еще тут, не забыл? Ты… от них живого места не оставишь.

Довожу ее потом до задушенного мычания в подушку.

Даю передохнуть Алисе немного. Копошится у меня в волосах, как обезьянка, пока я планшет проверяю.

Показываю, что мне на Петренко слили. Она хихикает. Я в космос пружиной на сердце вылетаю и обратно, сгорать в земной атмосфере. Еще хочу дизайн спорткомплекса ей показать, но не сегодня.

Она на боку лежит, на меня смотрит, когда я за охуевшую администрацию поясняю, размахивая руками. Она многих депутатов знает, так или иначе, поэтому вдвоем проходимся по ним катком.

Потом придумываем, что с зданием возле музея делать. Алиса немного скована, так как я полным козлом был, но я растормошу ее еще.

Притаскиваю нам воды, алкоголя. Себе — икру с хлебом. А ей конфеты. Благо, одна коробка нашлась. Нужно заказать всякого потом для нее и малого.

Алиса на мое поедание бутерброда глядит заинтересовано.

— Хочешь? — предлагаю, прожевав нормально.

Смеется, и в подушку утыкается. Видимо, мое поглощение пищи не очень элегантное, как и сам бутерброд.

— Не смейся над стариком.

И шлепаю ее добротно по аппетитной попке, что боковым изгибом ко мне повернута.

У меня роговицы глаз льдом закупоривает. Тошнота мохнатым валуном прокатывается до горла. Смотрю на зарумянившуюся кожу и не могу поверить, что я только что это сделал.

Глазами впитываю ее лицо, но она… не расстроена и не сердится. Ногами перебирает слегка, и упирается виском в ладонь полусогнутой руки.

— Прости, Алиса, я не думал вообще, — быстро наваливаю, от паники, скорее всего.

Она хмурится задумчиво. И, блин, только сейчас, видимо, понимает.

То есть, я еще хуже сделал. Она даже не восприняла это как сравнение. Она не вспомнила тот ужас.

— Ты чего? — заикается Алиса. — Я… я не… у меня нет травмы на всю голову. Это же… другое совсем. Просто шлепок.

Отбросив остатки еды в тарелку, полирую румяную окружность ладонью.

— Забей тогда. Я… дебильно вышло, пиздец. Не хотел. Не хотел тебя задеть, ни так, ни по-другому.

Она губу закусывает, и избегает смотреть прямо. Но потом опускает взгляд на руку мою, что гладит отпечаток шлепка.

У нее соски торчат, отсюда вижу. Сглатываю судорожно, потому что… всегда тупизной считал все эти игры постельные. Бесполезным детским садом. Что-то сейчас многое кажется… правильным что ли.

Но сам сказануть не рискну. Она зарделась вся. Хочу между пухлых губок ее залезть и просечь насколько потекла. Жаль, лезть не буду.

Да, ее повело. По дыхалке и движению ног считываю.

Алиса еще одну конфету разжевывает и спрашивает:

— Тебе грудь, получается, моя нравится?

Мацаю бедро ее, хорошенько так. Чтобы прочувствовала. Руку бы свою теперь оторвать от изгибов.

Давно так не веселился, вообще-то. Как вопрос этот услышал. На самом деле, наверно, никогда.

— Нравится? Ты гонишь, Алиса? Нравится, епта. Торчу на них, считай. На сиськах твоих.

Опять зарделась. А не надо вопросы такие задавать.

И тут она ко мне нежится, и за подбородок целует. По груди мне пальцами водит, но не дразнит. Говорит, что не против кое-то попробовать.

Я когда «кое-что» выкупаю, то до настроек начальных сбрасываюсь. Ну, это те, которые пещерные вообще. Алиса еще как-то неуверенно предлагает.

Она что, думает, существует вселенная, где я откажусь или не хочу?

Сначала тараним рты друг другу атаками и зализами, а потом я на колени ее на кровать ставлю.

Алиса покорно увесистую грудь ладонями собирает и сжимает. Различаю, как выдыхаем одновременно, когда член мой между полушарий вверх проталкивается.

И потом только гул в висках слышу все время. Я, наверно, и не дышу, поэтому система на износ работает.

Она ласкает сама себя, соски задевает, и все совсем не так я себе представлял… Точнее я это почему-то не воображал, а оказалось — это кайф в геометрической прогрессии закручивающийся. Потому что ее тоже кроет, и она голову запрокидывает.

— Теперь стой… стой так, маленькая.

На выдохах свистящих заливаю спермой ее раскрасневшуюся, возбужденную грудь. Торчащие вишенки сосков особенно хорошенько получают. На волосы ей чуть попадаю. Все это слишком красиво.

Тут же заваливаю Алису, она вскрикивает, а я в лицо ее едва ли не толкаюсь. Лапаю ее под собой, а она радостно смеется.