Я бы в такой стрессовой ситуации вцепилась в любого знакомого.

К моему удивлению, на обратном пути Вася пребывает в заметно мрачном настроении.

Я готовлю десятки речей, чтобы сгладить неприятный вечер и его впечатления. В конце концов, я готова во всем признаться. Еще хочу его расспросить о делах в полиции, потому что, оказывается, Петренко сняли с должности. Что весьма странно — тот не вывалил всю грязь в люди. Догадываюсь, Кулак запугал мудака, но надо знать подробности.

Когда в пристройку заходим, я уже готова продуманное толкать.

Только нагибаюсь, чтобы босоножку сначала снять.

А Кулак меня борзо подхватывает, и к себе разворачивает.

— Все на тебя пялились! На твои ноги! Это что такое?

На… мои ноги? Обычно на мою грудь смотрят. Ноги мои особого интереса не представляют.

— А что такое? — смеюсь я. — Ну что ты злишься. Это же платье обычной длины!

— Вот именно, — укачивает меня в хватке ужасающе мощных рук. — Вот именно! Это что такое.

— Ты что ли гардеробом решил моим заняться?

Чмокаю его, хотя внутри готова уже кое-кому популярно объяснить, чем чреваты такие выкрутасы. Он мне еще мой внешний вид тут будет мониторить. Мамонт! Двадцать первый век на дворе.

— Нет, конечно! — злится и еще больше укачивает. — Но не одевайся так на люди! Если вдвоем куда-то отдельно идем только.

— Еще чего! — фыркаю я. — О чем ты вообще думаешь? Отстань от моей одежды.

И хватаю его за нос.

Большой, ширококрылый носяра.

И дергаю.

За столешницу трюмо хватаюсь ладонями со смехом. Кулак меня только что в воздухе перевернул и перед зеркалом поставил, слегка нагнув.

Поднимаю глаза на его отражение, а он тяжело дышит, как бык. Смотрит на меня жадно и на грани.

А потом за ляжку прощупывает, кожу жмакает урывками. От натиска я судорожно выдыхаю, пытаясь руку его рассмотреть.

— Стягивай тряпку, — гнусавит он.

И он не шутит. По коже блажь раскатывается, как под напором теплой воды. Я теряюсь в неожиданных ощущениях, и обнаруживаю, что руки мурашками покрылись.

Тяну ворот вниз, вываливаю грудь кое-как. Стыдно становится, но и … хорошо. Будоражаще. Приспускаю платье до бедер. Боюсь глаза поднять.

Моя рука касается длинных пальцев на моих ногах, и начинает трястись. Оказывается, все это время легкие почти не работали.

Я задушено вскрикиваю, когда Кулак рвет платье на части. Он целует мне спину, губами бесцеремонно и жадно прихватывая кожу над лопатками. Я пытаюсь разогнуться, а он меня полностью прогибает.

— Это что такое, — басит мне в ухо, но тут же «пострадавшим» носом трется. — Еще мне в лицо нападаешь?

— Я не нападаю, — выталкиваю я между выдохами. Он грудь мне терзает сухой ладонью.

— Накажем тебя сейчас? — Кулак ухо мне прямо выцеловывает. Его руки внезапно нежностью оборачиваются, трепетом каждое прикосновение пропитано. — Накажем? Я съем тебя. Дашь мне, малышка?

Я хватаюсь за внешнюю часть ладони, что он у груди моей держит. Когда он видит, как я глаза закрываю, дышать в меня начинает часто-часто.

— Блядь, совсем не так собирался. Но ту тряпку твою в топку. Скажи, ты хочешь? Или перебор?

Пытаюсь целовать его, даже зубами ударяемся. Грудь мою распирает от возбуждения. И это совсем не так я собиралась что-то подобное делать. Когда-нибудь. То есть, только через некоторое время. Но как же тяжело вытерпеть, когда оно само так получается.

Нога моя левая едва подкашивается, но он крепко меня держит. Его стояк сзади ощущается раскаленным.

Тяну его руку себе в трусы. Не совсем соображаю трезво, но словами не смогу сказать. Если хочет знать…

Кулак задерживает дыхание лишь на миг, костяшками утопая. В мякоти между ногами у меня, где я вся потекла.

Целует очень крепко меня в висок. Как клеймо ставит. Что-то бормочет, и трусы мне рывками стягивает.

Поглаживает округлости мои сзади. Сначала медленно, а потом кое-как, хаотично.

— Будешь тряпки носить, как надо?

— Нет, — мотаю я голову и даже смеюсь.

От шлепка я двигаюсь вперед, панически сжимая в пальцах деревянную столешницу трюмо. Искра подчинения и унижения распаляет жуткий восторг во мне. С ужасом понимаю, что не только могу позволить Васе все со мной делать. Но что и я сама жажду… всякого.

— Будешь выкобениваться и дерзить?

— Да, — прикусываю губу и охаю, когда он снова шлепает меня. Теперь чуть размашистее, но полегче.

Кулак гладит ягодицу, и ломанным голосом мне наяривает на ухо: