Эх, просыпаюсь с ясной головой в облезлой палате поселковой больницы, и на душе — сразу спокойно. В прошлые разы попытки очнуться оборачивались такой запутанностью, что сейчас даже обрывки с трудом в памяти воспроизводятся. Помню только, как меня дико рвало несколько раз.

Правда, вокруг десятки приборов, которые точно к привычному оборудованию Васильков не относятся.

Едва не вскрикиваю, заметив что моя ладонь напрочь коричневая. При близком рассмотрении оказывается чем-то безобидным вроде йодовой сетки.

Самочувствие определяю как нормальное, поэтому выползаю из кровати. Аппарат слева пищит и дергается. Пытаюсь рассмотреть его. И пока разворачиваюсь, в палату прибегают.

Ох е-мое.

Прямо взвод врачей, которые к Василькам отношения не имеют.

Точно Кулак нагнал.

Ну, со мной все в порядке, может как-то устроить, чтобы часть врачей осталась, как и оборудование? Больница в Васильках — самая крупная в округе пяти поселков. Не помешает.

Объяснения у медицинских специалистов невнятные получаются. Узнаю, что у меня аллергия на один из компонентов той отравляющей смеси. Что смесь, можем быть, на такой мощный эффект не рассчитана. И ожидаются точные результаты только через пару дней. Они отправили все на подтверждение в несколько лабораторных центров, включая и Данию.

Какая-то кустарно сделанная смесь, как я понимаю, поэтому и подробное исследование.

— Эм, можете позвать Василия Кулакова? И не знаете, где Ваня? Подросток четырнадцати лет. Он со мной тогда пострадал.

Огорчаюсь, узнав, что Вася в столице. А про Ваню они ничего не слышали.

Телефона моего у них нет, и сейчас придумают, что могут мне предоставить.

Странные они несколько. Или может моя башка еще не отошла.

— Мы уже позвонили вашей подруге, Мире Никоновне. Она координаты оставляли.

Сразу веселею. Хорошо знать, что кто-то додумался. Не дуюсь на Вася, конечно. Не ожидала, что он тут на полу поселится в ожидании, но мог бы хотя бы в Васильках тусоваться.

Кукую в палате, попивая манговый сок. Вкусно так, слов нет. Чувствую также, что похудела точно на несколько килограмм. Ликую! А то в последние недели с боровом, что сам хомячит тройными порциями, начала уплотняться. Он меня реально закармливал.

Первым обнаруживаю, что прошло не два-три дня, как мне казалось, а чертовых десять дней.

В шоке смотрю на дату бесплатной Васильковской газеты. Тут на тумбе куча собралась, видимо, каждый день свежую приносили. Вот это сервис.

В душе еще теплится надежда, что мой телефон спасли.

Так, нужно будет внимательно мои анализы изучить и диагноз посмотреть, потому что… больше недели прошло?!

А потом я газету разворачиваю.

И сердце мое, ставшее бумажным, разворачивается тоже. На сотни сотней тонких слоев, почти до невесомости, истончаясь до исчезновения. Нечему больше биться. Растворилось.

На передней странице черно-белая фотография торжественного открытия стройки спорткомплекса.

Мэр, Егор Лин, незнакомый мужчина и Василий Кулак.

Обманул, обманул, обманул, обманул, обманул, обманул, обманул.

В палату проскальзывает Мира Никоновна. И каким-то сверхъественным образом я поднимаю на нее глаза, а они без слез.

Пока здороваемся и улыбаемся, то да се по мелочи, смотрю иногда на газету.

Обманул, обманул, обманул, обманул, обманул, обманул, обманул.

Поклялся мне. И обманул. Даже не дождался моей выписки. Ну, в этом-то и дело. Что же может Алиса Чернышевская поделать, если в беспамятстве валяется.

Десять дней. Господи!

Почему так долго? Никогда не думала, что со мной такое приключится.

— Мира, скажите, пожалуйста, а где Ваня? У Сергей Степановича? Можно от вас позвонить? Извините, опять пристаю, но телефона нет.

Она продолжает улыбаться, но пересаживается по-другому, меняя позу на кровати. И соринки под ногами рассматривает.

— Не думаю, что у Сергея Степановича. А ты еще никому не звонила?

Мотаю головой, закусывая губу.

— Ну, он вполне может быть с Кулаковым. — Она медленно набирает воздух в легкие. — Особенно после того, как ему выдвинули обвинение.

— Как? — заикаюсь я. — За что ему обвинение выдвигать? Вася же в другом месте находился вообще.

Смотрю в газету, и хочу испепелить подлую фотографию. У мерзостей не должно быть портрета.

— Нет, — она качает головой, — обвинение выдвинули Ване.