— Я ведь твоим был, Твин, — наконец произнёс он. Глухо, сдавленно, с такой горечью, что и самой тошно стало. — И тебя считал своей… Лучше бы сразу сказала, что наши обещания для тебя пустой звук. Я ж, идиот, вляпался из-за тебя в такое…

Вот оно что! Оказывается, это она во всём виновата.

— Из-за меня-то вляпался? Сам же повёлся на байки этой девицы. Уши развесил, слюни пустил, что олух последний. Ну да, когда перед тобой такая самка… Куда мне до неё!

— Да я не про это… Насрать мне на эту девку, слышишь?! Вообще на всё насрать, кроме тебя!

Твин, уже приготовившая очередную колкость, пристыжённо осеклась. Что же она творит? Чего добивается? Стало вдруг совестно и за себя, и за свои слова, и за то, что позволила лишнего. Это же её Семидесятый, это же её плут…

«Вспомнила наконец!» — фыркнула Альтера.

— Давай успокоимся, ладно? — она осторожно коснулась его ладони. — Мы оба погорячились…

— Мы? — грубовато отдёрнув руку, Слай презрительно ухмыльнулся. — Нет, девочка моя, это ты налажала, причём по-крупному. Шла бы ты, Твин… утешать кого-нибудь.

«Да, шла бы ты, Твин!» — поддакнула Альтера.

С этими словами он исчез, оставив её в полном замешательстве. От обиды сдавило горло, на глаза тут же навернулись слёзы. Как он мог так просто взять и послать её?

— Ну и вали к своей белобрысой, козёл! — она подобрала валяющийся рядом камень и швырнула наугад, надеясь, что попадёт.

Камень несколько раз отпрыгнул от земли и влетел в кучу талого снега. Привалившись к стене спиной, Твин сползла вниз и уткнулась лицом в ладони, стараясь не разрыдаться. Какого чёрта она вообще ему призналась! Могла же как-то отвертеться. Могла же сказать, что со злости брякнула. Так почему промолчала?

«Может, потому что устала врать всем вокруг? — злорадно предположила Альтера. — За двумя псами погналась и в туннеле заблудилась».

Нет, не может всё так просто взять и рухнуть, такая связь, как у них, крепче стали. Слай скоро перебесится и сам приползёт, как миленький. Ничего смертельного ведь не произошло. Ну не разрушит же он всё из-за какого-то там поцелуя!

Осквернённые не имеют права знать ни о семье, в которой родились, ни имён родителей, ни места их проживания. Также они лишаются собственных имён, если таковые имелись, и всего, что связывало их с прежней жизнью (в случае, если осквернённый попал в Легион уже в сознательном возрасте). Наша задача — держать их разум под контролем, а память о прошлом только препятствует этому.

Выдержка из устава Осквернённого Легиона

— Так вот, была та тварь в сотне метров, может, чуть меньше. Потрошила бедолагу… Он ещё живой был, хотя орать давно перестал. Ногами только дёргал. Чёрт, дерьмово, наверное, смотреть, как твои потроха жрут. Вот такая громадина, — Шестьдесят Седьмой привстал и вытянул руку над головой. — А у меня только лук да с десяток стрел в колчане. Близко подходить ссыкотно, в одиночку-то. Напарник, считай, труп. Короче, всадил я в эту пакость всё что было. С трудом завалил. Думал, ну всё, гнить и моим костям рядом с братними.

— А с напарником-то что? Там оставил? — Триста Шестой нахмурился.

— Пришлось. Не тащить же его на своём горбу до самого терсентума!

— Не знаю, как у вас там, в Южном Мысе, — Шустрый прислонился к стене, скрестив руки на груди, — а у нас своих не бросают.

— Посмотрим, как ты запоёшь, когда придётся тащить чей-то труп с пару десятков километров, — огрызнулся Шестьдесят Седьмой.

— Это ты ему рассказываешь? — Девятнадцатый фыркнул.

— Кому ж ещё!

— Мы, брат, через весь туннель наших несли, — Триста Шестой сердито сплюнул. — Так что нечего нам тут втирать. Сами ещё рассказать можем будь здоров.

Шестьдесят Седьмой переменился в лице, напыщенность как гиена слизала:

— Не знал… Псы, что ли?

Харо, до этого слушавший беседу вполуха, тут же переключил внимание на говорящих. Ни Шустрый, ни Триста Шестой ни разу не упоминали о произошедшем, во всяком случае не при нём. Хорошо же их в тот раз потрепало, но, несмотря ни на что, держались они достойно.

— Если бы, — невесело хмыкнул Шустрый. — На плачущих нарвались.

Шестьдесят Седьмой тихонько присвистнул:

— Хрена себе!

— Одного не пойму, — задумчиво проговорил Двести Тридцать Четвёртый, — какого вы туда вообще полезли?

— В том-то и дело, чистым туннель считался, — пожал плечами Триста Шестой. — Их там ввек не водилось.

Собеседник растерянно почесал затылок:

— Ну и дела-а… А как они хоть выглядят-то?

— На тени похожи, — пояснил Шустрый. — Что те призраки из детских страшилок. Мы сначала и не поняли, что за дрянь. Только с псами справились, а тут вытьё, тихое такое, почти неслышное. Я ещё тогда решил, может, псину какую не добили. А сейчас вот думаю, если б не остались на том же месте, может, и обошлось бы… И знаешь, что самое стрёмное? Когда коснётся тебя такая вот тень, крыша едет сразу, так что смерги по сравнению с этой дрянью что щенки безобидные. Чёрт, да я от одного только воспоминания их плача с трудом сдерживаюсь, чтоб в портки не наложить.