— Да, пожалуй. Восемьдесят Третья говорила, на тебя можно положиться.

— Я к вашим услугам.

— Благодарю, Пятьдесят Девятая, — он сцепил руки, лихорадочно разминая пальцы, как перед спаррингом. — Могу ли я задать тебе пару вопросов?

«Языком не мели понапрасну», — предостерегла Альтера.

— Спрашивайте, господин, — Твин насторожённо напряглась. Как знать, что у него на уме — слишком уж нервный, глаза блестят как-то недобро.

— Только не подумай ничего такого… Видишь ли, ты мне напомнила, скажем так, одну мою старую знакомую. Позволь ещё раз взглянуть на твоё лицо.

Помявшись, Твин стянула маску. Просьба вполне невинная, но одно резкое движение, и он труп.

Принцепс поджал губы и задумчиво потёр лоб. При этом ей показалось, что он немного побледнел, хотя, быть может, виной тому скудный свет из-за полузадёрнутых штор.

— И как тебе живётся здесь, Твин?

«Какого смерга! Он что, вынюхивал обо мне?!»

— Позволь всё объяснить, — должно быть, по её лицу догадался, что явно перегнул в своём любопытстве. — Да, признаюсь, я немного разузнал о тебе, но я не желаю тебе зла, поверь мне.

— Что вам от меня нужно? — слова вылетели невольно, прежде, чем она поняла, что перешла на грубость.

— Абсолютно ничего, что могло бы опорочить твою честь, — поспешил заверить он. — Я же сказал, что не желаю тебе зла.

«Ну да, конечно», — проворчала Альтера.

Твин недоверчиво поморщилась, хотя на этот раз ей показалось, что говорил принцепс вполне искренне: ни в его голосе, ни во взгляде она не заметила ничего настораживающего. Да, он странный, но угрозы от него не ощущалось.

— Скажи, пожалуйста, когда ты попала в Легион? — принцепс опустошил бокал и потянулся за бутылкой на столе.

— Не знаю, где-то лет в пять, — нехотя отозвалась Твин.

— А ты что-нибудь помнишь из прошлой жизни?

— Ничего, господин.

— Даже родителей? Может быть, мать? Или отца?

Она мотнула головой. Зачем ему нужно её происхождение? Что за допрос такой?

— Получается, ты вообще ничего о себе не знаешь? А имя своё хоть помнишь?

— Мой номер пятьдесят девять, господин. Это единственное имя, которое я имею право носить. Твин меня называют только мои братья.

— Да, разумеется. Не волнуйся, я не собираюсь доставлять тебе лишних проблем, — принцепс взял со стола конверт. — Что ж, не буду больше донимать тебя глупыми вопросами. Будь добра, передай это своей старшей лично в руки.

— Будет сделано, господин, — спрятав послание под курткой, Твин низко поклонилась.

— Скажи, Пятьдесят Девятая, тебе что-нибудь нужно?

— О чём вы, господин?

— Ну, не знаю, может, тебе чего-то не хватает? Говори, не стесняйся.

Впервые в жизни кто-то чужой интересовался её нуждами, но даже если бы ей и впрямь чего-то не хватало, этот хмырь — последний, с кем бы она этим поделилась.

— У меня всего вдоволь. Теперь я могу идти?

— Да-да, конечно, — в его голосе послышалось разочарование. Наверное, ожидал, что она легко купится на какую-нибудь безделушку. — Но помни, если вдруг тебе что-нибудь понадобится, можешь смело ко мне обращаться. Я всегда буду рад тебе помочь.

Она ещё раз поклонилась и вылетела из кабинета стрелой.

«Какая неслыханная щедрость! Можешь оставить её при себе, дружище. От вас, свободных, кроме неприятностей, ничего и не дождёшься. Это вы окружаете себя бесполезным барахлом, а потом чахните над ним в страхе, что его отберут. А у нас, осквернённых, всё просто: есть жратва, есть одежда и оружие, что ещё нужно?»

Хотя не так уж этот принцепс и плох. Может, она и вправду напомнила ему кого-то важного? Тогда это объясняет его странное поведение. Мало ли что в жизни случается…

В казарме Восемьдесят Третьей не обнаружилось. И вообще народу было немного: гладиаторы, плюющие без дела в потолок, Харо да несколько соратников, досыпающие своё перед ночным караулом. Слай по своему обыкновению о чём-то спорил с Триста Шестым и даже не обернулся, когда она переступила порог загона. Действительно, с чего бы ему утруждаться!

— Как вы ещё не устали друг от друга, — проворчала Твин, направляясь к своему месту.

Лицо Семидесятого вытянулось в удивлении:

— Ты чего не на посту?

— Отстояла уже своё.

— Чего такая хмурая? Что-то стряслось? — нагнав в два шага, Слай преградил ей дорогу.

— Забудь, — будто его это сильно волнует! — Дай пройти.

Подозрительно сузив глаза, Семидесятый чуть склонил голову набок:

— Точно не хочешь ничего рассказать?

— Я же сказала!

Слай какое-то время продолжал сверлить её взглядом, после чего, громко фыркнув, схватил её за руку: