Вир сделала несколько глубоких вдохов, чтобы остудить пылающее лицо.

Она не раз поучала младшую сестру: не спеши принимать решения на горячую голову, остановись, замедлись, подумай! Вот свой же совет и сгодился. И Виррис думала, стараясь не спешить, и лучше всего помогала думать тонкая игла, ныряющая в податливую ткань.

…

Бьорду Зоратту думать помогали не иголки и не ткань с нанесённым для вышивки рисунком, он прибегал к иным способам. Разрисовывал морозными узорами окно или поверхность письменного стола, по специальному заказу покрытую слоем прочного текучего стекла. С пальцев легко срывались белые, с едва видимым голубоватым подтоном, ледяные струйки, ложась на ровную поверхность гребнями волн, белым морским берегом и россыпью ракушек, выныривающим из глубин русалочьими хвостом или остовом погибшего корабля. А ещё прекрасное гордое лицо в обрамлении пышных густых волос, снежно-белых в его исполнении, только на морозном рисунке Бьорда его прекрасная жена всегда улыбалась, застенчиво и нежно — ему.

На днях Виррис подарила ему надежду на эту улыбку, намекнула, что его одиноким ночам наступит конец, и ему бы жить счастливым ожиданием, и аккуратно, деликатно подталкивать красавицу к их общему будущему, наконец-то общему, не временному, но с его женой что-то было не так.

Зоррат, хмурясь, складывал из ледяных ракушек замок.

За неполные четыре месяца с момента их свадьбы девушка немного смягчилась и оттаяла, сгладились колючесть и непримиримость, периодически мелькало что-то похожее на уважение. Дорогой подарок, дивную Грацию редкой йорвенской породы, она приняла не с благосклонной снисходительностью, а с восторгом и трепетом, как девчонка, продолжавшая жить в ней, несмотря ни на что. Позволяла о себе заботиться, без смущения тратила его деньги, командовала в его доме… стояла изредка так близко, касалась ладонями через тонкую материю сорочки: мгновениями, когда Виррис занималась подгонкой его одежды по фигуре, он очень дорожил. А как отстаивала перед всеми его имя! И привыкла к нему немного за всё это время: почти не краснела, когда замечала на нём домашнюю одежду вместо строгих костюмов, не вздрагивала от прикосновений, не опасалась его ночёвок в смежной со спальней комнате. Но сердце всё так же держала закрытым.

Или… оно занято, и, возможно, было занято до того, как они поставили свои подписи на документе в Ратуше?

Ледяные ракушки, круглые и вытянутые, голубые, аквамариновые, перламутровые, развалились беспомощной горкой, и Зоратт движением кисти обратил их в пушистые невесомые снежные хлопья.

Нет. Он бы знал. Он наводил справки: достойных ухажёров у Виррис Адорейн не было, в сердечных привязанностях замечена не была.

… Племянник? Молодой, цветущий, сильный, сочетающий в себе хищную грацию и мощь и совершенное человеческое тело. Бьорд раздражённо подул, и тонкий слой снега ссыпался со стола на светлый ковёр; щёлкнул пальцами: хлопья истаяли, не оставив ни капли влаги.

Ничего предосудительного в поведении Арви и своей жены он не находил. Душа болела, и что-то гаденькое нашёптывали инстинкты, но кроме этого он не мог предъявить ничего. Виррис неизменно доброжелательна и вежлива, без тени смущения, придыхания и кокетства. Арви… показывал что-то такое… лишнее, особенно в тот вечер у градоправителя, когда принял так близко к сердцу оскорбление, нанесённое Виррис, и едва удержал оборот.

Бьорд устало потёр переносицу. Попросить его уехать? Но по какой причине — ревности, для которой, объективно, нет повода? Если вкусы мальчика не изменились — то в Виррис крайне мало того, что нравится племяннику в женщинах: это его, Бьорда, угораздило, а Арви нравятся мягкие, нежные, с озорным блеском в глазах, весело щебечущие, любящие музыку и танцы. А Вир, когда-то мечтающая об открытых дверях высшего общества, теперь без особого желания в это самое общество выезжает. И танцует не более положенного количества танцев. Опять же, он не стремится проводить в обществе его жены каждую свободную минуту, наоборот, свободно планирует собственный досуг по своему вкусу, лишь иногда присоединяясь к ним обоим для совместного выхода в свет. Сегодня, например, племянник один уехал в гости, предупредив, что может вернуться поздно.

И слуги — те, хотя и знают правила хозяина, но всё же, заметь что неподобающее — донесли бы.

Как же хотелось ясности! И простого человеческого счастья! Каким богам молиться — суровым и справедливым северным, далёким, но не забытым, или калдигернским небесным покровителям, чьи ответы время от времени достигают простых смертных?

… Надо будет написать тому мрачному типу, нечаянно забравшему сердце леди Элге, урождённой Адорейн. Виррис обижена на сестру за молчание и скрытность, но ему не мешало бы поинтересоваться, как у этой самой сестры дела, не нужно ли чего, не требуется ли обеспечить подходящим жильём их обоих: не станет же лесной маг вечно сидеть в своей глуши, особенно теперь. Неправильно всё это, неподобающе, недопустимо — но так завидно. Да, он отправит Ару записку с просьбой поговорить со свояченицей. Но лучше не сегодня. Сегодня много работы на вечер и ещё одна пустая ночь.

Зоратт прошёл за ширму, отделяющую часть комнаты от гардеробной, стянул с шеи платок, снял жилет и взялся за застёжки сорочки… Чуткий слух ортейра уловил лёгкие шаги в коридоре. Тихо приоткрылась дверь, ещё тише мужчина выглянул из-за ширмы, а выдохнул так громко, что мог бы перебудить весь дом. Будоражащий аромат духов, новых, манящих и терпко-сладких, не перебивал нежную сладость малины, разбавленную сейчас звонкой нотой травы после дождя. И мерцающий атлас насыщенно-зелёного цвета, плавно обтекающий стройную женскую фигуру. Густая малахитовая зелень и огненное пламя волос — невыразимо прекрасное сочетание, выбивающее опору под ногами. Все сомнения, неуверенность — всё куда-то подевалось, уступив место всепоглощающей потребности дотянуться, получить в безраздельное владение.

Вир-рис. Беззвучный вибрирующий по-кошачьи звук; так отсутствующий внутри него зверь мог бы произносить её имя. Верхние застёжки рубашки Бьорд так и оставил расстёгнутыми.

…

… Арви для неё — как звезда в небе, прекрасная, бесконечно далёкая. Чужая. Нечего и мечтать. Ещё немного — и его снова ждёт большая вода и крепкое судно; запасы зелья давно восполнены. Бьорду всё равно, чья кровь течёт в её жилах; виконту, кажется, нет.

— Вам помочь, госпожа?

Виррис, не глядя, махнула рукой, отпуская горничную.

Алое или малахитово-зелёное? Или вообще белое?.. Выбор, когда его не хочешь делать, мучителен втройне. Девушка шевельнула пальцами, и шпильки, выпрыгнув из волос, легли ей в ладони. Она разобрала укладку, провела по рыжему пламени волос щёткой, и они заструились по плечам, заблестели драгоценным сиянием. Готовилась как во сне, будто не себя собирала. Зажмурившись, стянула с вешалки первый попавшийся халат…

В этот раз Виррис вошла без стука. Пустая спальня, колышущиеся занавески на распахнутом окне — пожалуй, для неё здесь слишком прохладно, и на остатках решимости девушка прикрыла створки, оставив лишь небольшую щель.