— Я чувствую, что проигрываю. С каждым днем я чувствую себя… все более опустошенной. Более неуместно, как мошенник в моей собственной шкуре. Это нечестно.

Руки Роуэна находят мои щеки, и он удерживает меня там, его глаза на моих.

— Иногда это будет тяжело, таких дней, как сегодняшний, больше, чем других, но с тобой все будет в порядке. Ты справишься с этим. И ты права, это несправедливо, но иногда так должно быть, — шепчет он. — Иногда наши самые большие проблемы это самые сильные моменты нашего роста, это когда проявляется наша истинная личность, и мир видит, из чего мы сделаны.

Я немного отстраняюсь, чтобы лучше видеть его, и он мягко улыбается.

— Покажи миру, кто ты, Оукли. Сильная, храбрая… — Он замолкает, заправляя мои волосы за ухо, его глаза возвращаются к моим, когда он шепчет: — Красивая. Держись за эти вещи.

— Что, если я не смогу? — Шепчу я, в моих глазах появляется влага. — Что, если все это слишком сложно для меня?

— Ты не сама по себе. — Он проводит костяшками пальцев по моей щеке, и я протягиваю руку, чтобы схватить его за запястье, удерживая его там. — Я здесь.

— Ты здесь, Роу, но…

Он приподнимает подбородок, давая мне понять, что все в порядке.

— Но это не то же самое?

Я качаю головой.

Роуэн делает глубокий вдох, его голос едва слышен, как шепот.

— Если я спрошу тебя кое о чем, ты скажешь мне правду?

Я сглатываю, кивая.

— Если бы я любил тебя так, как ты этого заслуживала, как ты этого и хотела, до того, как он пришел, ты бы все равно влюбилась в него?

Мышцы вокруг моего сердца сжимаются, когда я прокручиваю его слова в уме. Если бы Роуэн отдался мне, как я хотела, без сомнения, все, что у меня было, принадлежало бы ему. Но стал бы Алек красть кусочки меня прямо из-под него?

Как будто почувствовав мои мысли о нем, тяжесть взгляда Алека поражает меня, и мою кожу покалывает. Я не смотрю в его сторону, но знаю, что он наблюдает за мной с другого конца стоянки. Я закрываю глаза, когда печальная, но ясная правда окутывает меня теплом и отвращением. Он бы прикарманил каждую частичку меня без разрешения, может быть, даже без моего ведома.

Когда я открываю глаза, глаза Роуэн прищуриваются.

— Позволь мне спросить тебя еще кое о чем. — Он не ждет ответа. — А как насчет сейчас, после всего, что случилось, что, если я дам тебе все, чего ты раньше хотела, до него? Ты бы согласилась на это?

Я открываю рот, но мои глаза упираются в траву.

Согласилась бы я?

Я люблю Роуэна, но я больше не чувствую его внутри себя.

Но … смогу ли я?

Со временем, найдет ли тот мальчик, который держал меня за руку на детской площадке и катал на качелях, который прижимал меня к себе во время фильмов ужасов и учил водить машину, прежде чем мне разрешили, свой путь обратно в мое сердце? Все болело бы немного меньше, если бы он мог. Это эгоистичная мысль, но, тем не менее, она верна.

На этот раз, когда мои глаза встречаются с его, его черты напрягаются вместе с мускулами. Он боится, что я озвучу ответ, который он ясно видит. Может быть, он даже надеялся на один ответ, желая получить другой. Но я могу читать своего друга так же, как он может читать меня, и я чувствую его разум так же, как он понимает мой. У него тоже есть что-то, от чего он отчаянно хочет избавиться. Для меня это боль моей новой реальности. Для него это секрет, которым он еще не поделился.

Я кладу руку на его сердце, моя грудь сжимается в отказе, и он вдыхает.

— Оукли…

Большие, тяжелые руки тут же обвиваются вокруг моей талии, меня поднимают и отталкивают.

— Алек! — Кричит Роуэн, вскакивая на ноги.

Нога Алека сильно ударяется о землю, и он резко разворачивается. Я могу представить, каким взглядом он смотрит на Роуэна, но я не могу этого видеть, прижавшись спиной к его груди. У Роуэна сжимается челюсть. Как только глаза Роуэна встречаются с моими, Алек снова поворачивается и начинает топать по траве. А я молчу, по сути, вишу мертвым грузом, потому что не могу найти в себе сил дать отпор прямо сейчас.

Он не останавливается, пока мы не достигаем старого лодочного сарая в тридцати футах от кромки воды. Он открывает старую деревянную дверь и врывается внутрь, ставя меня на ноги в ту же секунду, как мы закрываемся. Он ничего не говорит, но хлопает рукой по старой масленке, прежде чем схватиться за ее края, его голова втягивается в плечи. Я обхожу его спереди, и хотя его голова не поднимается, это делают его глаза.

А потом он набрасывается на меня, пока я не натыкаюсь спиной на ржавый стол для инструментов. Его взгляд перемещается по мне, холодный и бессердечный, и я задерживаю дыхание, готовясь к тому, что мудак выйдет. Но, как раз в тот момент, когда его ноздри начинают раздуваться, а челюсть начинает сжиматься, все его тело обвисает на мне. Он опускает лоб на мое плечо, и я замираю, мои руки прижаты к бокам, он движется, чтобы обхватить меня за талию.