Шрифт:
Дети обняли её и старались успокоить, шепча опровержения её словам. Марья гладила её по голове и шептала, что она самая замечательная мама.
Иван скрипел зубами и его взгляд не сулил ничего хорошо. Появись на пороге Олег в данный момент, то он бы бросился на него с кулаками.
Он и сам не ожидал такого поступка от человека, которого почти сам выбрал в мужья своей матери. Придя сегодня в кузню, мальчик увидел, что огонь погашен, и уже давно.
Вернее всего, вчера вечером. И из этого он сделал вывод, что Олег решил уже давно уехать, так, чтобы его никто не видел.
Причину он не знал, но сейчас чувствовал себя обманутым и виноватым.
Не хотел он причинять боль матери, помня её состояние в Лешаках, когда она несколько дней ходила потерянной. И сейчас повторяется та же ситуация. Иван и сам был в растерянности от предательства Олега, которому он доверил самое дорогое в его жизни.
И поэтому не знал, что сделать, чтобы утешить Оливию.
— Прости, мам, — прошептал он.
Она подняла заплаканные глаза и сквозь всхлипывания спросила:
— За что?
— За то, что причинил боль. Ведь я тебе его сватал, — тихо ответил он.
Она рвано вздохнула и крепко обняла его, поцеловав в макушку.
— Не вини себя! Ты ни в чём не виноват. Видно, мне по судьбе быть одной.
Они долго сидели, обнявшись, даже Добрыня сел рядом и стал успокаивать своей магией.
Только он понимал, что рану на сердце не вылечишь силой, только время может зарубцевать её, а шрам всё равно останется.
Дети проводили Оливию в её комнату, а Домовой усыпил, давая взвинченным нервам успокоиться, а телу отдохнуть.
Оливия просыпалась несколько раз, прокручивала создавшуюся ситуацию и опять засыпала, но не впадала в истерику. Она держалась благодаря Добрыне, которой чутко чувствовал пробуждение девушки, и чтобы она не впадала в уныние, отправлял в оздоровительный сон.
— Поспи, хозяюшка! Всё наладится, всё встанет на свои места.
Так что Оливия проспала целый день и ночь, не зная, что приходила и Ольга, и староста. Все были обескуражены поступком Олега и его внезапным отъездом. Все справлялись о её здоровье.
Только слухи стали расти, как снежный ком. Бабы сделали свои выводы, только достоверны они или нет, пока никто не может их подтвердить. Только время поставит всё на свои места, откроет тайны, скрытые на время.
На то они и тайны, чтобы в какой–то момент быть раскрытыми и явить всему миру истину.
Оливия проснулась рано утром, и, вспомнив своё неудачное замужество, только усмехнулась.
Решив больше не лить слёзы понапрасну, — слезами горю не поможешь, — она оделась и вышла к родным, которые сидели за столом в тишине.
Добрыня угощал всех кашей и запеканкой, а дети вяло ковырялись в тарелках.
Под глазами у Ивана были заметны синяки от недосыпа. Марья тоже выглядела поникшей.
— Мам! Ты чего? — раздался удивлённый и испуганный возглас детей.
Увидев на ней тёмное платье и чёрный платок на голове, они были сильно удивлены её одеянию.
— А, вы про тёмный цвет? Так буду траур носить, по-моемУ
неудачному замужеству, которое скоротечно умерло, не достигнув своего апогея, — грустно и немного пафосно произнесла она.
— Чего? — переспросила Марья.
— Расцвета или свершения, — равнодушным голосом пояснила Оливия, присаживаясь за стол. На неё задумчиво и с опаской посматривали дети, переглядываясь между собой.
— Что притихли? С матерью всё в порядке. Просто после стресса откат пришёл, — разъяснил Добрыня.
— Да, пофигистское настроение у меня на данный момент, — поддержала она его.
У детей открылись рты от нового слова, но никто не стал задавать вопросов, решив после узнать его значение, а сейчас они просто боялись потревожить мать.
— Скоро весна. Работы много будет в деревне, а пока я займусь вязанием, — сказала она и направилась в комнату — доставать своё незаконченное изделие, оставив всех в обеспокоенном состоянии.
Иван с Марьей переглянулись и, одевшись, отправились в сарай кормить кроликов и переговорить насчёт странного поведения матери.
У Марьи слёзы чуть не капали из глаз. Было больно видеть такой мать: безучастной и отрешённой.
Оливия вернулась, села у окна и стала безучастно вязать. Только на миг остановилась и спросила Добрыню: