— Не надо, пожалуйста, - говорю шепотом, хотя ни на что уже не надеюсь и ни во что не верю.
– Это же просто… ребенок. Он ни в чем не виноват. Я буду… Я сделаю все, что ты скажешь, только, умоляю…

Картинка английской королевы, которая поднимается на эшафот с гордо поднятой головой, стремительно покрывается рябью и испаряется из моей головы.

— Можно быстрее?
– раздраженно поторапливает Олег - и Абрамов, откашлявшись, продолжает.

— Учитывая все возможные осложнения, а также угрозу жизни матери, я предлагаю сделать медикаментозный аборт. Необходимо будет оформить все документы и еще раз проверить, но…

— Пожалуйста, Олег.
– Я опираюсь на стену, потому что ноги подкашиваются, словно из меня вытащили все до единой кости. Если бы мое падение ему в ноги хотя бы что-то решало - я бы давно это сделала. Я бы слизывала пыль с его обуви, если бы это помогло сохранить жизнь ребенку. Но Олега все это только разозлит.
– Я буду всем, чем ты захочешь. Только, умоляю, пощади… ребенка.

Олег разворачивается так резко, что Абрамов отскакивает от меня, словно ужаленный.

Мне же хватает выдержки даже не шелохнуться, когда муж сжимает мои щеки в ладони, нарочно вдавливая пальцы так глубоко, чтобы я чувствовала, как под напором зубы рвут тонкую кожу слизистой рта. Несколько долгих секунд мы просто смотрим друг на друга. Я почти физически чувствую его липкий взгляд на своем лице, как будто он пытается отыскать лазейку, чтобы проникнуть внутрь меня самой, отыскать там мои истинные намерения.

— Ты так дорожишь эти ребенком?
– тихо спрашивает он.

Даже странно, что назвал его ребенком, а не выродком. Кажется, именно это слово он безмолвно пробовал на вкус.

Какой ответ он ждет, если правильного ответа нет и быть не может? Если я скажу, что жизнь маленькой жизни внутри меня стоит всей моей - Олег отберет ее. Если скажу, что не стоит - он поступит точно так же.

Это тупик.

Грамотный и коварный.

— Я никогда тебе не прощу, если ты его отберешь, - говорю в открытую. Некоторые ситуации требуют идти ва-банк.
– И ты меня потеряешь. Неважно, как и когда, но я все равно это сделаю. Откушу себе язык и захлебнусь кровью, если понадобится. Но меня ты не получишь.

— Снова шантаж, Ника?
– Тьма в буквальном смысле пеленой ложится на лицо Олега, но выглядит он так, будто только сейчас, наконец, снял маску.
– Я уже и так тебя купил. И явно переплатил. Самое время подумать, во сколько мне обойдется скрытый брак. А как тебе такое предложение: я просто продам тебя в какой-то подпольный турецкий бордель и верну обратно хотя бы часть своих вложений? Говорят, есть особенный сорт клиентов, которые готовы платить очень много за беременных проституток. Или… за младенцев.

В глазах темнеет.

Пальцы окончательно теряют хватку, и я обессилено оседаю на пол, превращаясь в податливую лужу прямо у начищенных до блеска туфель этого монстра.

— Я очень тебя прошу.
– Хочется плакать, но слезы закончились еще в прошлой жизни.
– Прояви милосердие. Последний раз.

— Милосердие, девочка? К тебе?
– Олег кладет ладонь мне на макушку и гладит по волосам примерно так же, как он гладил бы свою провинившуюся борзую.
– Милосердие… В обмен на тебя? Опять?

— Навсегда, - бормочу липкими от страха губами. Я готова пообещать ему абсолютно все, если это только сохранит жизнь моему ребенку.
– Все, что захочешь. Клянусь.

Олег делает пару поглаживающих движений, а потом резко сжимает в пятерне мои волосы, заставляя вскрикнуть от боли. До отказа задирает назад голову, чтобы у меня не осталось выхода, кроме как смотреть ему в глаза. На секунду жмурюсь, потому что выглядит он так, будто собирается плюнуть мне в лицо.

А вместо этого спокойно говорит:

— Хорошо, девочка, аборта не будет. Не могу остаться равнодушным к твоим слезам.

Глава тридцать седьмая: Меркурий

В огромном выставочном комплексе полно народу. Я не люблю подобные столпотворения, но сегодня вынужден не только присутствовать, но и держать глаза открытыми настолько, насколько это вообще возможно. Потому что со всем этим мне, возможно, придется так или иначе работать. Потому что я пытаюсь жить дальше, пытаюсь поставить свою расхераченную в клочки жизнь хотя бы на какие-то корявые рельсы.

Африка осталась за спиной, все произошедшее там тоже осталось за спиной. Кроме двух моментов.

В квартире, где я перед отъездом оставил Веру, пусто. И пусто давно. При этом там даже остались некоторые ее вещи, немного одежды, даже ее любимая чашка… которая успела стать ее любимой. Остались ее шампунь и лосьон для волос в ванной, ее зубная щетка в обнимку с моей в одном стакане. Не осталось только ее самой.

И я понятия не имею, где она, потому что номер ее телефона не отвечает ни на мои звонки, ни на сообщения. Не знаю, сколько раз уже звонил. По несколько раз в день, в разное время дня и даже ночи. Надеялся хотя бы на гудок, который скажет, что связь установлена. Но нет, номер просто отключен.