Вопрос на миллион, потому что, когда я соглашался на ее уговоры, в моей голове не было четкого плана действий. Я знал только, что не готов рисковать ее жизнью прямо сейчас. Не в том смысле, который в эту фразу вкладывают разные сопливые недомужики из мелодрам, а потому что до сих пор никак не могу до конца ею наиграться. Каждый день я все ждал, когда же, наконец, меня потянет на что-то большее, чем просто таращиться на нее голодными глазам, когда я смогу взять то, чем и так по праву владею… но что-то в ее взгляде всегда меня останавливало. Потому что она, блядь, тоже прекрасно знала, что мне нужно, и каким-то неуловимым образом все время держала это под замком.

Я могу затрахать ее до смерти.

Могу причинить невыносимую боль.

Могу избить.

Могу пороть до тех пор, пока с нее, как с линялой змеи, не сойдет каждый лоскуток кожи.

Но сучка все равно не будет принадлежать мне до конца. А если я ее уничтожу, то что тогда будет с этим сжирающим изнутри чувством голода? Я так и буду до конца жизни уныло дрочить на ее, сука, светлый образ в башке?!

Поднимаюсь по ступеням.

Охранник встречает у двери и, судя по его перекошенной роже, за эти сорок минут, пока я добирался домой, успела случиться какая-то херня. Я молча буравлю его взглядом.

— Вероника Александровна… - Он трусливо скашливает в кулак дрожь в голосе.

— Что?!
– рявкаю я, одной рукой хватая его за грудки, а другой сжимаю телефон так, чтобы (в случае полного пиздеца) на хрен размозжить этому ослу голову.

— Она… я не заметил, только на секунду отвернулся…

Заношу телефон и что есть силы опускаю угол стального корпуса прямо ему в висок. Следующий за этим хруст может быть хрустом треснувшего экрана, а может - сломанных костей. В тусклом свете уличного фонаря брызнувшая из рассеченной кожи кровь чернильного цвета, как будто я разделался с каракатицей.

— Она забрала телефон и заперлась в ванной!
– выкрикивает он, и я с силой швыряю это тупое человеческое тело куда-то в сторону.

Залетаю в дом.

— Ника!
– ору достаточно громко, чтобы она услышала мой голос даже на другом конце мира, если вдруг каким-то чудом уже успела там оказаться.
– Сука!!!

Залетаю по ступеням на второй этаж, оттуда - направо по коридору.

В нашу спальню, дверь в которую открыта настежь.

Ванна слева. Я наваливаюсь на нее плечом и несколько раз яростно дергаю медной ручкой. По ту сторону раздается отчетливый шум воды.

— Открой эту чертову дверь, тварь!
– ору во всю глотку.
– Не испытывай мое терпение!

Если она и слышит, то никак не дает об этом знать. Единственная реакция с той стороны - размеренный, зудящий до нервных судорог шум воды.

Кому она звонит?

— Собираешься обрадовать папашу?!
– Еще раз наваливаюсь плечом на дверь, но она не поддается ни на миллиметр.
– Давай, вперед, пусть прибежит и, наконец, сделает хоть что-то кроме пиздежа! Хотя, ты же, блядь, любишь, когда тебе ссут в уши! Да, девочка?!

Без толку.

Так мне ни за что ее оттуда не вытащить.

Значит, самое время воспользоваться крайними мерами.

Ружье, которое я храню в сейфе, такого калибра, что одного выстрела будет достаточно, чтобы к херам развалить дверь. Достаю его оттуда, заряжаю.

Прицеливаюсь.

От грохота выстрела на несколько секунд чувствую писк в ушах.

Стреляю еще раз, целясь в замок, на месте которого теперь огромная вмятина.

В наступившей тишине кроме писка отчетливо слышен женский крик.

Дверь, исковерканная почти в клочья, распахивается мне навстречу.

В облаках сизого дыма Нику замечаю не сразу. Потому что первым делом в глаза бросается тонкая струйка крови на белоснежной плитке пола.

— Сука, видишь, до чего ты меня довела?!
– ору куда-то туда, где начинает вырисовываться свернутое калачиком тело, лежащее ничком прямо возле ванной.

Ее запястье, по которому сочится кровь, странно вывернуто. Как будто она пыталась схватиться за бронзовую ножку в форме львиной лапы. Осколки плитки и стекла рассеяны вокруг маленькими острыми семенами, и часть из них застряли в ее компрессионных чулках, по которым тоже расползаются уродливые бурые пятна.

Несколько секунд я просто смотрю на то, как медленно, словно на прощанье, сгибается указательный палец ее ладони. Рука Ники лежит в луже воды, и темные ручейки крови расплываются в ней причудливыми пятнами.

Я стою словно приклеенный.

— Ника?
– зову ее до противного дрожащим голосом.

Она никак не реагирует. Даже не подает признаков жизни.

И пока пытаюсь как-то справиться с охватившей меня паникой, на пороге комнаты появляется фигура охранника, которого я только что буквально не размазал по стенке за то, что не усмотрел за моей женой. Его молчаливый взгляд переходит с меня на распахнутую дверь ванной. Он стоит так, что не может видеть Нику и вообще все, что внутри. Но он отлично видит ружье в моей руке - и его брови медленно сползаются к переносице. Только вышкол многих лет работы на меня не дает этому барану сделать шаг вперед, чтобы сунуть свой поганый нос в наши семейные дела.