— Немного приболел, - не собираюсь посвящать его в детали, - простуды всякие, знаешь, иммунитет ни к черту.

— Простуды – это да, - кивает он в знак согласия. – Ну, надеюсь справишься. Чеснок, говорят, помогает. А еще лимон. Я вот от таблеток почти отказался. Как-то понимание пришло, что ерунда все это, не стоит той рекламы, что в нее вбухивают.

О чем мы вообще говорим? Какой на хрен чеснок?

— Жаль, что все так вышло, да? – все тем же спокойным участливым голосом продолжает Олег. – Но, может, ты все же сможешь за меня порадоваться? На правах старого друга.

Смотрю на него пристально. Мне вообще весь этот разговор не нравится, я банально не знаю, как себя вести. Вот так же рубахой парнем, будто мы и не боролись за любовь одной женщины? Не смогу, даже если буду очень пытаться.

— Я буду отцом, - заявляет с еще более открытой улыбкой. – Ника уже на третьем месяце. Надеюсь, будет пацан. Пора уже вспоминать, как там пинать мяч.

Вера… на третьем месяце…

Автоматически выуживаю из памяти дату своего отъезда в Африку. Да что там выуживать? Меня не было четыре сраных месяца. Проклятая травма головы не позволяла преодолеть раньше эти тысячи километров.

Чувствую, как от собственного лица отливает вся кровь. Я умею контролировать свои эмоции, умею врать. Но его слова бьют в самое слабое место, где нет ни миллиметра защиты, и я явно выдаю свои эмоции.

Олег это видит.

— А я ведь считал тебя своим другом, - говорит уже более серьезно. Сощуривается, как будто собирается проткнуть меня этим взглядом насквозь. – Я верил тебе, Сабуров. Верил настолько, что доверил женщину, которую люблю. А ты решил ее забрать.

Любишь?!

Я почти выплевываю этот вопрос в его холеное уверенное лицо.

— Все эти ваши игры в шпионов.
– Теперь он почти снисходительный.
– Думаешь, я ничего не знал? Знал, но надеялся, что совести в тебе гораздо больше, чем желания совать член во все, что шевелится. Мало тебе было других баб? Ни хуя святого вообще нет, да, Сабуров?

Он отчитывает меня, как нашкодившего ребенка, а я продолжаю тупить.

Я точно уехал четыре месяца назад. Олег сказал… что Планетка…

Три месяца.

Это определенно уже после моего отъезда.

— Ты никогда не любил ее, - выдаю вопреки собственным мыслям. В подобных разговорах нет смысла, они не могут ни к чему привести, кроме как усугубить конфликт. А мне нужно обдумать, нужно понять, как так случилось.

— Ты стал экспертом в чужих чувствах? Давно ли? – усмехается Олег. – Ты бросил ее. Бросил, когда ей была нужна помощь. Это так в твоем стиле - свалить, когда впереди маячит ответственность. Что, надоела спокойная жизнь с одной женщиной и, как обычно, потянуло на приключения? – Он позволяет себе немного поморщиться. – Но, судя по твоему виду, что-то пошло не так.

— Я никогда бы ее не бросил – и ты это отлично знаешь!

Нет, он этого не знает. Да и я сам не знал раньше, потому что прыгал из одной койки в другую. Потому что сам говорил ему, что больше не представляю себя в качестве образцового моногамного самца.

— Ника молода, - пожимает плечами Олег. Напускает на себя что-то типа философской меланхолии пресыщенного жизнью маргинала. – Ветрена. Мне непросто было это понять и, что куда важнее, принять, но я принял. Принял ее, когда она одумалась, когда поняла, кто ты на самом деле. Потому что я люблю ее. И потому что ей тоже было непросто признаться, прежде всего, самой себе, в собственных ошибках. Но, знаешь, иногда людям надо ошибаться. Иногда надо потерять друг друга, чтобы понять, где и когда их на самом деле ценили и любили.

Он несет такую херню, что у меня в голове не укладывается. Хочется послать его и свалить, но я, как прожжённый мазохист, продолжаю слушать, продолжаю впитывать его пафосное самолюбование.

— Не скажу, что благодарен тебе, - Олег сбрасывает на телефоне входящий вызов, - и все же в том, что Ника повелась на такого, как ты, есть свой плюс. Теперь она раз и навсегда, на собственном опыте поняла, что нельзя доверять громким славам и симпатичным рожам. Такие как ты никогда не меняются. Надеюсь только, что тебе хватит ума и остатков совести не пытаться снова до нее добраться. Поверь, - он усмехается, окидывая меня взглядом с головы до ног, - я больше никогда не допущу чужака в свою семью. И кое-какие беспрецедентные меры безопасности я принял. А ты, Сабуров, теперь первый чужак и для меня, и для Ники. Не делай того, о чем потом пожалеешь. – Подается ко мне ближе и говорит так тихо, что я едва слышу. – Занимайся своими делами. Но ни одно твое дело больше не должно пересекаться с моим. Никогда. Ты больше не мой друг. Ты - мой враг, Сабуров. Больше меня ничто не сдерживает в твоем отношении. Но, знаешь, может ты врубишь пиздбола еще раз и дашь мне повод показать тебе, каким «внимательным» я могу быть к бывшим друзьям?

Олег отступает – и я чувствую, будто меня мордой, глубоко и надолго, макнули в самую вонючую и глубокую выгребную яму.

— Не жди открытку и нашем с Ником первенце, - Олег снова выглядит благодушно, как будто не он только что обещал размазать меня по стенке. – Хорошо, что мы увиделись здесь и сейчас, и расставили все точки над «i». Бывай, Сабуров. Удачи не желаю, сам понимаешь…

Он достает телефон и прикладывает его к уху, уходит. А я остаюсь стоять настолько раздавленный и смятый, что с трудом понимаю, что вообще происходит вокруг. Перед глазами набухает какой-то мутный туман, за которым едва ли рассмотреть проплывающие мимо лица. В ушах – нарастающих протяжный писк.