— Пришло время возвращать долг, - шиплю сквозь зубы и, пересилив себя, делаю шаг к Нике. Пытаюсь поймать признаки жизни, но ее нога больше не шевелится.
– Или я сделаю так, что к чокнутому сыночку твоего старого мужа попадут в руки очень интересные документы.

— Ах ты подонок… - Тамара выливает на меня целый ушат отборных матов.
– Всегда знала, что рано или поздно…

— Заткнись, - закрываю ей рот.
– Ты вытащишь меня из этого дерьма, или на дно мы пойдем вместе, поняла?

Она долго молчит.

Так долго, что я на всякий случай проверяю телефон - не отключилась ли старая дура. Но вызов продолжается.

— Проверь пульс, - говорит Тамара.
– Два пальца на шейную артерию и придави посильнее.

Меня трясет от одной мысли, что придется подойти к Нике так близко и даже дотронуться до нее. Но Тамара так убедительно называет меня трусом, что приходится взять себя в руки и вспомнить, сколько раз я выбирался из разных переделок. Выберусь и на этот раз. Но все равно, когда прикладываю пальцы к шее Ники, почему-то зажмуриваюсь. Смотреть на нее такую слишком… неприятно. Это все равно, что разглядывать собственный смертный приговор.

Удары пульса едва слышны, они прерывистые и слабые, но точно есть.

— Она жива, блядь, - выдыхаю в трубку.
– Сука живая.

И все сразу становится на свои места.

Мой мир больше не трясется, опоры не уходят из-под ног. Это тощее тело на полу покрыто кровью, но живое, а значит, не сможет испортить мне жизнь.

— Тебе нужно ее перевязать, - приказывает Тамара.
– Уже еду к тебе. Позаботься о том, чтобы никто из твоих домашних меня не увидел.

— Перевязать? Я что, блядь, доктор Айболит?!

— Нет, ты долбоёб, который все еще имеет огромные шансы сесть в тюрьму за убийство!
– огрызается она - и мне снова нечего на это ответить.

Глава тридцать девятая: Юпитер

Не знаю, каким попутным ветром, но Тамаре удается добраться до меня за тридцать минут. Я успеваю вызвать охранника и сделать ему внушение на тему «преданности работодателю, которую я оценю по заслугам». По крайней мере чувак уже не трясется и даже вполне спокойно реагирует на все остальные «не очень типовые приказы»: встретить гостью за воротами и провести в обход, через маленькую калитку на заднем дворе, ключи от которой есть только у меня и у него.

Тамара появляется в гостиной через несколько минут со своим неизменным медицинским саквояжем. Молча смотрит на меня и так же молча поднимается вверх в комнату. Иду следом и прокручиваю в голове возможные варианты выхода.

Я перевязал Нику в двух местах, где больше всего текла кровь - бедро и плечо. Но пока делал это, меня чуть не стошнило от обилия меленьких осколков, которые буквально изрешетили ее тело. Она тихо стонала каждый раз, когда я переворачивал ее с бока на бок, пару раз даже открывала глаза, но в конечном итоге так и не пришла в чувство. И все же, когда выходил из комнаты, я пристегнул ее наручниками к спинке кровати.

Потому что как бы не обернулось дело, я больше никогда не буду верить ни единому слову этой лживой суки.

Пока я стою на страже у закрытой двери, Тамара садится на кровать рядом с Никой и быстро проводит первые медицинские манипуляции - проверят пульс, осматривает мои перевязки, проверяет реакцию зрачка.

— Ее нужно в больницу, - выносит вердикт, снимая с шеи фонендоскоп.
– Твоя драгоценная зазноба жива, но у нее большая кровопотеря. Даже странно, что живая до сих пор.

— В больницу? Ты рехнулась? Чтобы она там сразу язык распустила?

Перед глазами тут же проносится картина рыдающей на большую публику Ники. Она та еще актриса, может устроить такое представление, что даже меня, как оказалось, сумела обвести вокруг пальца. Сделать это с благодарной публикой ей вообще не составит труда.

— Я не рехнулась, я спасаю твою шкуру. Пока она жива – тебе, по крайней мере, не грозит тюрьма!

— И что я должен делать, а?! Ну, давай, расскажи мне! Вызвать «скорую», рассказать, что я держал жену взаперти, чтобы она снова от меня не сбежала, а потом дважды разрядил в нее ружье?!

— Заткнись.

Тамара встает, осматривается по сторонам и идет к столу, на котором стоят два графина - с коньяками и виски. Берет один, откупоривает, делает глоток и морщится от его крепости. Оценивает содержимое - его больше половины. Снова садится рядом с Никой и прикрикивает, чтобы не стоял олухом, а помог ей вытащить мою дурную башку из дерьма.

Я понимаю, что она задумала.

Как-то сразу понимаю и даже мысленно хвалю, потому что мне самому это очевидное решение почему-то не пришло в голову.