Он судорожно сцепил руки и вытянул их перед собой на столе. В его щеке что-то билось и билось с непрерывным пульсом.

– Убил, Стив? – казалось, что скрытый огонь в Финдли наконец разгорелся. – Но сначала, – он, казалось, проверил что-то на своих губах, – кто ты? И почему, – он повернулся к Транту, – почему ты пришел ко мне с этими монетами? Я имею в виду – как много ты знаешь?

– Я нанят мистером Шеппардом для этого дела, – ответил Трант, – и стал коллекционером монет только для того, чтобы доказать, как вы выбрали те гильзы, которыми вы застрелили Нила Шеппарда. И я знаю достаточно много, чтобы понять, что вы не могли убить его в любом смысле этого слова, и достаточно, чтобы заверить вас, что, если вы расскажете, как вы застрелили его, чтобы спасти молодого Тайлера, вы можете рассчитывать на мое компетентное подтверждение того, что это не было убийством.

Но высокий, худощавый мужчина, согнувшийся в кресле, казалось, едва слышал слова психолога или даже не осознавал его присутствие. Когда он поднял глаза, они не подали никакого знака, поскольку скользнули по фигуре Транта. Финдли видел только своего старого партнера и друга.

– Но ты застрелил его, Енох? Как и почему?

– Как? – адамово яблоко подступило к горлу Финдли, и слова, казалось, сорвались с его губ, как будто их вес был слишком тяжелым бременем, чтобы он мог дольше его нести. – Как, Стив? Я застрелил его, как он застрелил Лена, моего брата, тридцать лет назад!

– Значит, это Нил застрелил Лена и… и начал убийство среди нас? – старый спортсмен, в свою очередь, с трепетом искал место. – Все эти годы я сердцем знал, что это сделал Нил, но, Енох, ты не застрелил его сейчас из-за того, что он застрелил Лена тридцать лет назад!

– Нет, не потому, что он застрелил Лена, но потому, что он заставил меня убить… заставил меня убить старого Джима Тайлера за это! Теперь вы понимаете? Нил застрелил Лена, моего брата и за это, возможно, мне не следовало стрелять в Нила, когда, наконец, я узнал об этом тридцать лет спустя. Но за то убийство, которое он совершил сам, он заставил меня убить бедного старого Джима Тайлера, моего лучшего друга! Поэтому я застрелил его, как он заставил меня застрелить Джима Тайлера. Либо оба, либо ничего! Нил был бы жив сегодня, если бы Джим был жив!

– Нил застрелил Лена и заставил тебя застрелить старого Джима Тайлера за это?

– Да, я застрелил его, Стив! Я застрелил старого Джима – старину Джима, который был мне самым верным другом из всех вас! Я застрелил старину Джима, с которым делил комнату, и за эти тридцать лет старина Джим ни разу не покидал меня. Есть такие люди, Стив, которые делают что-то в спешке, а потом не могут забыть. Потому что я один из них. Я не был подходящим человеком для убийцы, Стив, я не подходил для бизнеса, которым мы занимались. Лен вел меня – вел меня туда, куда я никогда не должен был идти, потому что у меня не хватило смелости, как у него, тебя и Нила! Потом Лена застрелили, и Нил пришел ко мне и сказал, что это сделал старина Джим. Я рассвирепел, Стив, потому что у меня были разногласия с Джимом, и я знал, что у Джима были разногласия с Леном из-за меня. И я поверил в это! Но у меня не было оружия. Вы знаете, я никогда не носил его с собой. Нил дал его мне и сказал, чтобы я пошел и застрелил его, или Джим тоже застрелит меня. И я застрелил старину Джима – выстрелил ему в спину, вот таким человеком я был – бесстрашным. Я не мог смотреть ему в глаза, когда делал это. Но с тех пор я достаточно часто сталкивался с ним, видит Бог! Ночью и днем, в плохую погоду или в хорошую погоду, потому что мы со старым Джимом вставали и ложились спать вместе с тех пор – тридцать лет назад. И это сделало меня тем, кто я есть – понимаете, у меня никогда не хватало смелости. Я же тебе говорил!

– Но Нил, Енох? Как ты пришел к тому, чтобы застрелить Нила две недели назад – что заставило тебя? – взволнованно настаивал Шеппард.

– Я расскажу тебе! Тогда, две недели назад, две недели назад от сегодняшнего дня, юный Джим пришел в лес раскаленным докрасна, потому что у него были документы, которые он вам показывал, доказывающие, что Нил обманул его на деньги. Он тоже встретился с Чапином и со мной, рассказал нам и показал документы. Там была одна статья, которая ничего не значила ни для юного Джима, ни для вас, ни для Чапина, ни для кого-либо еще, кто не знал старину Джима близко, у старого Джима был свой способ изложения вещей, но она много значила для меня. Все эти годы, о которых я вам рассказывал, все эти годы я носил старого Джима с собой, вставал и ложился с ним, и всякий раз, когда он приходил ко мне, я говорил ему: "Я знаю, Джим, я убил тебя, но это была справедливость – ты убил моего брата!" Но эта статья заставила меня понять другое. Это заставило меня понять, что не старина Джим убил Лена, Стив, это был Нил, и Джим знал об этом, и именно поэтому Нил натравил меня на Джима и заставил убить его, потому что Джим это знал! Это было похоже на Нила, не так ли, Стив? Никогда ничего не делай прямо! Нил не стал бы делать так, когда он мог сделать это криво! Он хотел избавиться от старого Джима, он задолжал ему денег и теперь боялся его, потому что Джим знал, что он убил Лена, и он увидел безопасный способ заставить меня сделать это. И тогда, наконец, я понял, почему старина Джим никогда не покидал меня, но следовал за мной все эти годы – всегда со мной, и я никогда не рассказывал об этом Чапину. Я просто пошел искать Нила. "На этот раз, – сказал я себе, – это правосудие!" И я нашел его сидящим на бревне, с ружьем за спиной, немного пьяным, потому что он всегда носил с собой фляжку, ты знаешь, и насвистывал. Я не мог смотреть ему в лицо так же, как и Джиму, и я подошел к нему сзади. Три раза я целился в спину Нила, и три раза я не мог нажать на курок, потому что он не переставал свистеть, и я знал, что если я выстрелю в него, то буду слышать этот свист всю свою жизнь, и в третий раз он обернулся и увидел меня. Он, должно быть, прочитал все это на моем лице, я ничего не мог с собой поделать. Но у него были нервы, у Нила они были. "О, – говорит он, – это Енох Финдли, убийца, стреляющий в спину, как обычно". "Я такой, каким ты меня сделал, – говорю я, – но ты никогда ничего не изменишь для другого человека!" "Дай мне шанс", – говорит Нил. "Не стреляйте в меня сидячего!" У Нила были нервы, говорю вам, у меня их никогда не было, но в тот раз, впервые в жизни, я заимел их. "Вставай, – говорю я, – и возьми свой пистолет, у тебя будет такой же шанс, как и у меня." Но это было не совсем так. У меня никогда не было смелости Нила – у меня не было ее даже тогда, но я всегда был лучшим стрелком, чем он, я никогда не пил, а он пил в течение многих лет. Итак, я знал, что у меня все еще есть преимущество и Нил тоже это знал, но он не подал виду.

"Спасибо тебе, Енох", – говорит он. "Сейчас я, конечно, убью тебя, но пока я это делаю, может быть, ты попадешь в меня – неизвестно, и я не хочу, чтобы во мне сидела расплющенная пуля с мягким носом. Кроме того, не лучше ли нам иметь чистую дыру – ты же видел, что делают с оленями мягконосые пули!" "Это все, что у нас есть", – говорю я, но, думаю, тогда он меня обманул. Потому что я видел, как в игру попали пули с мягким наконечником и если бы мне пришлось видеть его с пулевым отверстием в нем после того, как я его убью, я все равно хотел чистое пулевое отверстие, а не другое. "У тебя есть другие патроны?"– сказал я. "Я пойду в лагерь и возьму немного", – ответил он. Я не знаю, что было во мне, в тот день у меня были нервы – в первый и единственный раз в моей жизни. Я думаю, это было так, Стив, и это было новое чувство, и я хотел им насладиться. Я знал, что в том, что он сказал, была какая-то дьявольщина, но я хотел дать ему все шансы – да, мне нравилось давать ему шанс на большее количество кривотолков, прежде чем я его прикончу, потому что я был уверен, что тогда я его прикончу.

"Хорошо, – сказал я, – я подожду тебя на поляне у шахтерской хижины Боутона"; потому что я видел в его глазах, что он боялся не вернуться ко мне и я смотрел, как он уходит, и подошел к Боутону и сел спиной напротив хижины, чтобы он не мог подойти и выстрелить в меня сзади, и ждал. Было темно и облачно; его не было четыре часа, и, прежде чем он вернулся, пошел снег. Дошло до того, что в эту метель не было видно и на десять футов, но я сидел на улице в снегу, пока не вернулся Нил, потом мы вместе вошли в хижину и договорились подождать, пока все не закончится – ни один человек на земле не смог бы стрелять в такую бурю, и мы знали, что мы не могли вернуться в лагерь, пока все не закончилось. Мы сидели в хижине и смотрели друг на друга. Наступила ночь, а мы все еще смотрели, только теперь мы больше не могли видеть друг друга, а сидели, ожидая услышать, как другой пошевелится – только ни один из нас не пошевелился. Затем мы все таки разошлись – медленно и осторожно. Иногда я сидел в одном месте, иногда в другом, потому что я не хотел, чтобы он знал, где я был, из-за страха, что он выстрелит. Но он боялся выстрелить первым, потому что, если он промахнется, я увижу его по вспышке и, конечно, достану. Снег продолжал идти. Однажды Нил сказал: "Мы разберемся с этим делом утром". "Хорошо", – сказал я, но снова передвинулся, потому что подумал, что тогда он наверняка выстрелит.

– Я все гадал, когда у меня сдадут нервы, но они оставались со мной, и я говорю вам, мне это нравилось – он двигался чаще, чем я. Впервые в жизни я не боялся Нила Шеппарда, а он боялся меня. Он лег на одну из коек, и я слышал, как он поворачивается с боку на бок, но он не смел заснуть, и я тоже. Затем он сказал: "Это ад, не так ли?" "Если это так, – сказал я, – это вкус того, что ты получишь после!" После того, как я застрелю его, я это имел в виду. Затем он сказал: "Я хочу спать, и я не могу спать, пока ты жив – давай уладим это дело сейчас!"