Алла. Ну и порядочки у вас! Без приглашения и — на банкет? Так у вас же с каждой пары по двадцать пять рублей собирали?

Алексей Никонорович. Ну а они не заплатили. Ну да бог с ними, выпили за мое здоровье, вкусно поели, и хорошо.

Алла. Так вот у тебя так и получилось — почти восемьсот рублей ты истратил на них, а вернулись в форме подарков четыреста шестнадцать рублей десять копеек. А еще говорят, что банкеты себя окупают, как бы не так! Нет таких дураков, чтобы больше заплатить, чем наесть. Каждый норовит побольше поесть, да поменьше заплатить.

Алексей Никонорович. Да не расстраивайся ты зря, хватит об этом!

Алла. Нет, не хватит, ты посмотри — восемьсот рублей на пятьдесят человек… Ну, считай, чего же ты? Обленился совсем.

Алексей Никонорович. Ну… шестнадцать…

Алла. А теперь еще поднатужься и четыреста на пятьдесят?

Алексей Никонорович. Ну… восемь…

Алла. Вот именно. В два раза тебя каждый надул — наел на шестнадцать, а принес на восемь?

Алексей Никонорович. А цветы?

Алла. Ну еще десятка.

Алексей Никонорович. Где там десятка? Где ты гладиолусы зимой на десятку купишь?

Алла. Ну двадцать рублей, даже тридцать, все равно не окупятся.

Алексей Никонорович. Ну, знаешь, Алена, по-моему, это вопрос глубоко принципиальный и пока еще человечеством не решенный — с кого причитается, с именинника или с гостей? Вот в детском саду нашу Ладу четыре года учили, что именно с именинника: ты забыла, как каждый ее день рождения гонялась по магазинам, отыскивая коробки шоколадных конфет?

Алла. Но ты же уже, увы, давно не в детском саду. Тебе уже пятьдесят лет грянуло — вся жизнь почти прошла, и ты должен кормить и поить кого-то по этому поводу? Нет, по-моему, в такой день это они должны были как-то порадовать тебя. И уж во всяком случае, никто не должен оставаться внакладе. Ну да бог с ними. Это дело их совести. Будь!

Алексей Никонорович. Будь!

Алла. Так что же, я понимаю так, что подруги членов вашей коммуны хоть и должны были быть скромными, но должны были все же иметь кое-какое наследство?

Алексей Никонорович. Какое еще наследство?

Алла. Ну квартиры или комнаты, на худой конец жилплощадь, одним словом, или вы приглашали их в свое общежитие?

Алексей Никонорович. Конечно, в общежитие, куда же еще. Каждая новая девушка каждого из наших членов обязательно представала перед всем коллективом, и если коллективу она нравилась, мы оставляли их вдвоем, предоставляя им две комнаты.

Алла. А сами куда девались?

Алексей Никонорович. Как куда? Мы забирали одну из бритв, мыло и одеколон и отправлялись ночевать на вокзал.

Алла. И часто вам так приходилось ночевать?

Алексей Никонорович. Случалось, но не особенно часто. Во-первых, члены нашей коммуны не злоупотребляли своим правом изгнания коллектива из дома, во-вторых, мы были очень требовательны, и большинство девушек коллективу все же не нравились. В этом случае мы никуда не уходили, и приведший на этот раз девушку понимал и шел ее провожать домой спать.

Алла. А твои девушки нравились коллективу?

Алексей Никонорович. Я ни разу не приводил ни одной девушки на суд коллектива.

Алла. Да, я помню, этот толстый, Борис, кажется, сказал, что ты был любимцем всех женщин, которых они тогда знали, но ты был настолько скрытным, что они ни разу не видели ни одной женщины, с которой ты бы ходил хотя бы под ручку. Как тебе удавалась такая конспирация при таком вашем тесном содружестве?

Алексей Никонорович. Просто никакой конспирации не было.

Алла. Ты хочешь сказать, что не встречался тогда с женщинами?

Алексей Никонорович. Да.

Алла. Почему?

Алексей Никонорович. Неужели это так трудно понять? Просто я был молод и романтичен и искал свою Дульцинею. И не находил. Меня тогда и звали все Дон Кихот. И за это тоже.

Алла. Да, этот толстый об этом говорил. Я не все слышала, в ресторане была ужасная акустика.

Алексей Никонорович. В ресторане и должна быть ужасная акустика. Чтобы не подслушивали за соседним столиком.