— Что это за штука? — спросила я у Варьки.

Варька не то что не вздрогнула, но даже не обернулась, как будто мы вовсе не ссорились возле ограды зоопарка.

— Понятия не имею, — ответила она, не поворачиваясь ко мне, словно была убеждена, что я здесь буду. — Ужасно интересно.

Потом мы смотрели с ней какие-то схемы и карты, развешанные на стенах, потом — фотографии спутников и собак, потом — фотографии космонавтов. Нам очень хотелось понять что-нибудь про черные дыры и галактики и заглянуть в телескоп, но в Планетарии было пусто, только одна сердитая билетерша стояла возле дверей. Она так строго на нас смотрела, что мы побоялись ее о чем-то спросить. Мы долго стояли возле куска камня или железа — под ним было написано: «Кусок метеорита». Мы не знали, что такое метеорит, но чувствовали, что это как раз что-то очень астрономическое, и хотели этот кусок камня получше запомнить. Потом нам все надоело, и мы на цыпочках вышли из Планетария. У входа мы столкнулись с двумя мужчинами, которые за нами бежали. Они уже купили билеты и входили в Планетарий.

— Нэ хорошо, — сказали они, — дэвушки, приезжим дорогу нэ показать, — и долго качали нам вслед головами.

— Не расстраивайся, Варька, — говорю я. — Это они для отвода глаз так говорят.

— Вполне может быть, — говорит Варька.

_________

После седьмого класса мы с Варькой твердо решили: будем великими актерами. Я весь вечер рассказываю Варьке про знаменитых артисток — Ермолову, Комиссаржевскую и мамину знакомую Доброхотову, которая умеет не только играть всех людей, но и петухов и собак. Варька вспоминает про актера, который живет в их доме и у которого собственный «Москвич», и говорит:

— Хорошо, мы не будем астрономами и зоологами, но мы станем великими артистками.

Варька говорит, что для начала надо пойти и устроиться на работу в какой-нибудь театр. Мы берем адреса театров и идем гулять мимо тех улиц, где есть театры. Мы хотим присмотреться, какой нам больше понравится. Театры все очень красивые, в окнах там выставлены большие фотографии очень красивых артисток, но Варьку это не смущает. Она твердо уверена, что самое главное в театре — совсем не красота, а талант и ум.

— А этого, — говорит она, — нам не занимать стать.

Я тоже так думаю. Мы выбираем самый красивый театр — с колоннами и лошадьми наверху; входим в вестибюль и просим директора.

— Зачем вам директора? — спрашивает вахтер.

Я молчу. Варька смело говорит:

— Мы хотим быть артистками.

Она намеренно утаивает, что мы хотим быть великими артистками. Чтобы не путать вахтера. Постепенно все сами это поймут.

Вахтер смотрит на меня, потом на Варьку и говорит:

— Вы из нашего училища?

— Нет, — говорит Варька.

— Тогда вам устроят просмотр. Если вы танцуете лучше других.

Мы уходим из театра.

— При чем здесь танцы? — говорит Варька.

А я говорю:

— Ермолова училась в балетной школе, но потом никогда не танцевала, а была великой. А другие вообще не учились танцевать и тоже были великими.

Мы понимаем, что мы не туда попали. Мы не хотим быть ни балеринами, ни певицами. Мы станем великими драматическими артистками. Мы идем дальше. Единственное, что нас еще пугает, что на всех театрах написано: «Театру требуются уборщицы и электромонтеры», а артистов и артисток нигде не требуется. Они просто не пишут об этом. Не может быть, чтобы театрам были нужны уборщицы и не были нужны артистки. Мы выбираем теперь театр поскромнее и опять требуем директора. Нам говорят, что директор в отпуске, есть замдиректора. Мы требуем замдиректора.

— По какому вопросу? — спрашивает нас худой замдиректора с таким видом, будто он поел стеблей от одуванчика. — Излагайте кратко.

Мы кратко излагаем, что мы решили стать артистками.

— Образование? — механически спрашивает замдиректора с горькой миной.

Мы отвечаем.

— Вы пришли не но адресу, — объясняет замдиректора радостно. — Вам надо идти в театральный институт.

В институте худая дама с накрашенными губами говорит нам директорским голосом, что набор обычно проходит летом, что десятилетку кончать обязательно и что если у нас будет талант — нас обязательно возьмут. Окрыленные, мы говорим, что талант у нас, наверное, есть, но что мы бы хотели выступить на сцене и проверить это. Дама говорит:

— Идите в драматический кружок, — и отходит от нас.

Мы идем в драматический театр в ДК «Строитель». Пожилой человек, одетый во все модное, но очень потертое, долго расспрашивает нас, где мы занимались драматическим искусством. Я вижу, что Варька не знает, что такое драматическое искусство, и говорю, что нигде не занимались. Человек приглашает нас посещать занятия в его студии и обещает нам по ходу занятий проверить наши способности.

И вот наконец мы сидим среди студийцев — кроме нас еще пять девиц — в большом зале с белыми колоннами и зашиваем несуществующей иголкой на несуществующем платье несуществующую дыру. То есть дыра-то есть, а платья, иголки и нитки — нет. Человек в потрепанном пиджаке называет это «этюдами на физическое действие». Сначала мы с Варькой смеемся, потом замечаем, что другие внимательно шьют и откусывают несуществующую нитку. Мы сидим с Варькой и смотрим. Нам очень смешно. Внезапно Варька визжит. Человек подходит к ней — Варька говорит, что она укололась несуществующей иголкой. На пальце у Варьки кровь. Человек в восторге. Он говорит, что с такой верой она сможет сыграть Джульетту. Все пять бледных девиц столпились возле них и смотрят на нее с завистью. После короткого перерыва, в который Варька дает консультации девицам, как надо видеть воображаемые предметы, мы продолжаем действия с воображаемыми предметами. На этот раз Варька обжигается воображаемой сковородкой так, что на руке у нее появляется красное пятно. Человек и девицы в восторге. Если дело пойдет так дальше, девицы у Варьки будут требовать автографы. Потом человек выводит Варьку на середину залы и объявляет, что у нее есть талант. Он говорит, что Варька делала все как надо — в трудные минуты она прибегала к «если бы» — если бы, например, это была бы сковорода… — и ее нервная система реагировала точно по системе Станиславского. Все театральное искусство состоит из этого магического «если бы», говорит он. На этом мы расстаемся.

Дома я рассказываю всем про Варьку. О том, что у нее талант. Мама говорит, что первые шаги обычно ничего не значат, Поля говорит, что театр — грех, папа — что Питер Джексон (любимый папин пример) никогда другим не завидовал. Мама посылает меня играть на скрипке, и я играю до позднего вечера.

Занятия наши идут прекрасно, — придется Варькиным родителям перебираться в Москву.

С некоторых пор в кружок ходит один парень. Его зовут Виктор. Виктор, говорит он, значит победа. Он кончил десятый класс и учится на первом курсе медицинского института. Он очень красивый. Варька говорит, что хорошо иметь всю жизнь домашнего врача.