— Конечно, — Холли кивнула.

Эверли подождала, пока он выйдет за дверь, а Гейб последует за ним, и они вдвоем сядут на снегоходы и уедут в сторону фермы рождественских елок.

— Ты ведь собираешься хотя бы попытаться, не так ли? — спросила Эверли, подняв брови. — Подобраться поближе к Джошу Герберу и помочь нам найти способ остановить его?

— Я не могу придумать, что еще можно сделать, — Холли почувствовала, как ее кожа потеплела при мысли о том, что ей снова придется столкнуться с Джошем.

Эверли усмехнулась.

— Это моя девочка. И то, чего Норт не знает, не причинит ему вреда.

***

— Мы должны прекратить такие встречи, — голос Джоша был теплой лаской. На следующее утро чуть позже шести Холли стояла возле кафе «Холодные пальчики». Ее дыхание превращалось в пар в морозном воздухе.

Джош был одет в серое шерстяное пальто, облегающее его широкую грудь.

Почему он выглядел так, словно только что сошел с обложки GQ, а я чувствую себя как облезлая кошка?

— Ты все еще в городе? — спросила Холли, ее голос был тихим. — Думала, ты уже поспешил вернуться домой.

— Почему? — он склонил голову набок.

— Я полагала, что ты предпочтешь наблюдать за разрушениями издалека, — ее глаза сверкнули. — Эмоции и страдания, похоже, не твой конек. Мне кажется, ты предпочитаешь холодные, твердые доллары.

Она толкнула дверь, колокольчик зазвенел, и теплый воздух хлынул на нее. Из динамиков доносились звуки рождественской музыки.

Окна кафе были завешаны гирляндами, среди зелени сверкали крошечные сказочные огоньки. На высокой елке висели украшения, которые клиенты приносили и добавляли в течение многих лет, а на дальней стороне хозяйка, Долорес, разожгла огонь, чтобы кафе было готово к утреннему приему клиентов.

Но все столы были пусты. Она знала, что Фрэнк скоро придет, но будет ли сегодня больше клиентов?

Холли слишком хорошо знала, что пустые столы означают пустые кассы.

— Доброе утро. Что я могу вам предложить? — Долорес приветствовала их через прилавок, не моргнув глазом, что Джош стоял всего в паре сантиметров от Холли.

Она чувствовала глубокие нотки его одеколона.

Что было такого в его запахе?

Он заставлял ее мышцы сжиматься, что было неправильно для такого раннего утра.

— Американо на вынос, пожалуйста?

Джош прервал ее.

— Я оплачу. И она выпьет его здесь.

Она открыла рот, чтобы возразить ему, но потом вспомнила, что должна была стать ближе к нему.

— Хорошо, но я сама за себя заплачу, — сказала она, передавая Долорес пятидолларовую купюру и направляясь к столику у камина. Она села на стул спиной к стойке, но это не помешало ей услышать ответ Джоша.

— Положите пятерку в банку для чаевых. Я заплачу.

Она проглотила свою досаду.

Она понятия не имела, почему он вызывал в ней язвительность. Обычно она не была такой.

— Я думаю, ты меня помнишь, — Джош поставил перед ней кофе и выдвинул стул напротив нее. Он сел, вытянув свои длинные ноги так, что его икры почти касались ее.

— Что?

— Ты определенно помнишь меня. Но я пытаюсь понять, почему ты продолжаешь делать вид, что не помнишь.

Он что-то держал в правой руке. И перевернул это на ладони.

— Что это? — спросила она, указывая на него, благодарная за то, что больше не нужно говорить о своей отрывочной памяти.

Он сунул руку в карман.

— Ничего.

Да, он определенно усугублял ситуацию.

— Если ничего, тогда покажи мне, — сказала Холли.

Он улыбнулся.

— Нет.

— Тогда я тебя не помню. Совсем.

Он улыбался, будто ему было приятно.

— Ты все еще любишь бабочек?

Она сделала глоток кофе.

— Почему ты спрашиваешь?

— Я все еще иногда думаю о твоих трусиках с бабочками. Жалею, что выбросил их в мусор. Я должен был сохранить их.

По ее телу пробежал жар, и это не имело никакого отношения к огню.

— Зачем тебе хранить мои трусики? Это ненормально.

Его глаза встретились с ее.

— Потому что они бы остались на память. О лучшей ночи в твоей жизни.

— Моей жизни? — ее брови приподнялись. — Мы говорим о той ночи, которую я не помню?

— Ты помнишь, — он звучал так уверенно.

— С чего бы мне помнить? Это должно быть было довольно банально, раз это полностью стерлось из моей памяти.

Он наклонился, его голос был сладким и низким.

— Потому что я заставил тебя кончить три раза. И ты умоляла о большем.