Отдалившись от России, Каприви в то же время стремился к сближению с Англией. Сам Вильгельм в это время находил нужным дружить с Англией, очевидно, из боязни войны с восточной соседкой Германии — Россией. В своих речах этого времени он любил вспоминать о былом братстве английского и немецкого оружия на поле сражения при Ватерлоо. А в одной речи он прямо заявил, что и в будущем немцам на суше, а англичанам на море предстоит защищать мир в Европе. Против кого? Не могло быть сомнений, что возможной нарушительницей мира император считал одну Россию, правительство которой, по его мнению, было преисполнено панславистскими мечтаниями о господстве на Балканском полуострове. Каприви всеми силами старался со своей стороны поддерживать дружелюбное отношение императора к Англии. Он был ярым противником колониального расширения Германии и находил страсть к колониям пагубной для нее. Даже Бисмарк, по его мнению, становился на очень опасный путь, покровительствуя колониальным захватам частных торговых компаний. В самом начале царствования Вильгельма II колониальные владения Германии в Африке значительно расширились и под протекторат Германии попали новые земли (владения за Занзибарским берегом и территории Уганды). Но это расширение германских владений в Африке грозило поссорить Германию с Англией, уже давно прочно укрепившейся в Африке. Каприви решил повести дело так, чтобы у Англии не было никаких поводов для недовольства. 1 июля 1890 г. с Англией был заключен договор, по которому Германия уступала ей значительную часть своих африканских владений — Уганду, султанат Виту, Сомали и остров Занзибар. В то же время была урегулирована и германо-британская граница в Юго-Западной Англии (между германским Того и английской областью Золотого берега). Уступленные земли были значительны по своей протяженности, но слабо заселены, и их утрата не наносила удара по интересам Германии. Государственная власть выиграла зато в другом отношении: раньше захваченные в Африке земли находились только под охраной германского правительства, но в непосредственном владении у германских торговых компаний. Теперь туда были посланы правительственные губернаторы, и управление этими землями перешло в руки германского правительства. Из областей, состоящих под покровительством Германии (Schutzgebiete), они превратились в настоящие имперские колонии (Kronkolonien). Несмотря на урезку в пользу Англии, новые имперские колонии занимали территорию почти в миллион квадратных километров и были населены 7 миллионами жителей; в сравнении с уступленными в пользу Англии землями они были гораздо населеннее и имели гораздо большее хозяйственное значение. Германия получила и другое удовлетворение: в Северном море ей был уступлен остров Гельголавд, оккупированный Англией еще в наполеоновское время. В военное время этот остров становился базой для флота, и потому обладание им имело большое стратегическое значение.

Разрыв с консервативной Россией и сближение с парламентарной Англией в глазах немецкого общества имели то же значение, что и социальное законодательство и возвращение к системе торговых договоров: это был уклон влево от реакционных путей бисмарковской политики.

Таким образом, канцлерство Каприви приобретало вполне определенный либеральный характер. Либеральный курс, который принял Каприви, был в значительной степени результатом выборов 1890 г. в рейхстаг, принесших поражение правому крылу народного представительства. Как гибкий политик, Каприви не хотел править вопреки ясно выраженному народному настроению и стал искать себе совсем иных друзей, чем Бисмарк в последние годы своего правления. Он постарался привлечь к себе, с одной стороны, центр, число членов которого достигло в новом рейхстаге 106, а с другой — свободомыслящих, увеличивших свою парламентскую фракцию до 66 человек. К свободомыслящим примыкала немецкая народная партия (10 депутатов) [24] , к центру — вельфы [25] (11 депутатов) и поляки (16 депутатов). Свободомыслящих канцлер удовлетворил отказом от протекционной политики и полицейских приемов управления, центру он обещал уступки в школьном деле; мелкие национальные группы (вельфов, поляков и эльзасцев) он привлек к себе тем, что стал относиться с большим доверием к их германскому патриотизму.

Но между новыми союзниками канцлера не было спаянности и единства во взглядах. По многим вопросам они голосовали друг против друга, и канцлеру удавалось сохранять за собой большинство в рейхстаге только довольно искусственными парламентскими комбинациями и часто очень рискованными дипломатическими ходами. В конце концов, лавируя между партиями и отыскивая компромиссные пути, Каприви запутался в противоречиях и попал в конфликт как раз с теми, на кого первоначально опирался. Особенно резко обнаружились как противоречивость самой политики канцлера, так и невозможность сохранить в согласии те парламентские и общественные круги, на которые он хотел опереться в вопросе о свободе воспитания и мысли. В этом вопросе позиции свободомыслящих и центра было совершенно невозможно примирить: в то время, как первых само название партии обязывало стоять на страже интересов свободного развития личности, второй хотел отдать всю культурную жизнь страны под опеку духовенства. Каприви, нуждаясь в поддержке центра, не нашел для себя возможным бороться с притязаниями духовенства. В начале 1892 г. министра культов, граф фон Зедлиц Трюцшлер внес в прусский ландтаг законопроект относительно школьного преподавания. Им предполагалось, во-первых, разделить народные школы по принципу вероисповеданий. На будущее время смешанные школы не должны были более открываться. Если в какой-либо из школ число иноверных детей превысило бы 60, то для них должна была открываться особая школа. Уже этим делением школ по вероисповеданиям подчеркивалось то значение, какое в школах должно было иметь преподавание религии. Во-вторых, духовенству и церковным обществам отводилось огромное влияние на преподавание. В законопроекте говорилось: «Религиозным преподаванием в народной школе руководят соответственные религиозные общества… Духовное лицо или преподаватель религии, уполномоченные религиозными обществами для руководства религиозным преподаванием, имеют право присутствовать при таковом, делать существенные замечания учителю по окончании преподавания и снабжать его соответственными указаниями». Для всех школ учреждались особые конфессиональные дирекции. Все это показывало, что правительство стремилось сделать из религии главный предмет в народной школе и, в сущности, отдать все школьное обучение под надзор духовенства, ибо во многих школах был всего один учитель, который преподавал и религию, и все остальные предметы; и духовный ревизор, делая замечания ему о преподавании религии, едва ли избежал бы искушения подчинить своему контролю и другие стороны преподавания. Поэтому не только свободомыслящие, но и национал-либералы встретили законопроект решительным осуждением. Вождь национал-либералов Беннигсен в своей речи 22 января выразительно подчеркнул единство всех либералов в тех битвах, «в которых речь идет об идеальных благах, а не о материальных интересах». За центром пошли только одни консерваторы. Зато все огромное немецкое общество решительно высказалось против законопроекта. Поднялась целая буря петиций и манифестаций. Университеты и города стали во главе движения. Особенно встревожило всех пришедшее из Рима известие, что иезуиты собрали 7 миллионов с целью основать свои «свободные школы». Сам император, несмотря на то, что придавал большое значение религиозному воспитанию, не захотел идти в этом вопросе вопреки ясно выраженному общественному мнению. 17 марта в заседании коронного совета он заявил, что «нельзя проводить закон с помощью одних только крайних кругов». Таким образом, император выражал свое неодобрение министрам, которые потратили много труда на защиту законопроекта в прусском ландтаге. Следствием этого было то, что не только министр культов Зедлиц, но и сам канцлер подали в отставку. Император, однако, не нашел нужным расставаться с Каприви совершенно и, удержав его на посту имперского канцлера, дал ему отставку только в качестве прусского министра-президента. На этом посту Каприви был заменен Эйленбургом. Новый министр-президент уже в конце марта при живейшем одобрении всей левой фракции прусского ландтага заявил, что ввиду протестов, которые вызвал новый законопроект в палате и в стране, правительство отказывается от него. Общественное мнение, таким образом, победило, и Каприви имел случай убедиться, насколько непрочны те искусственные парламентские комбинации, к которым он любил прибегать.

Более прочным оказался союз свободомыслящих и центра в вопросе об увеличении армии; но этот союз обратился как раз против самого канцлера. Культ армии заставлял Вильгельма II не раз требовать от рейхстага новых военных средств, и в этом отношении канцлер, как военный генерал, шел рука об руку со своим императором. Еще в 1891 г. ему удалось провести законопроект об увеличении армии на 18 тысяч человек, но в глазах канцлера и императора этого было слишком мало, и в конце 1892 г. в рейхстаг был внесен новый законопроект, предлагавший увеличить численность армии более чем на 80 тысяч человек (до цифры 492 тысячи по комплекту мирного времени) и ежегодные расходы на армию на 64 миллиона марок (кроме единовременного расхода в 66 миллионов марок); новую цифру военного контингента предлагалось установить на 5 лет вперед (прежде эта цифра устанавливалась на 7 лет). Чтобы привлечь на свою сторону свободомыслящих, в законопроекте было выражено намерение сократить срок военной службы с трех до двух лет, чего свободомыслящие давно добивались. Но свободомыслящие не пошли на этот компромисс, их вождь Евгений Рихтер заявил, что согласие на новые военные контингенты и кредиты лишило бы их права на звание народной партии. Со свободомыслящими сошелся в данном случае и центр, который не мог простить правительству его отказа от школьного законопроекта. Некоторые члены центра и национал-либералы предложили было компромисс, но и он не удался, и 6 мая 1893 г. весь законопроект был отклонен большинством в 210 голосов против 162, причем к свободомыслящим и центру присоединились, конечно, и социал-демократы. В тот же день указом императора рейхстаг был распущен, и новые выборы назначены на 15 июня.

Правительство не ошиблось в своих расчетах, апеллируя к народу. И консерваторы, и буржуазия в одинаковой мере были напуганы призраком внешней опасности и собрали на выборах все свои силы. Следствием этого был почти полный разгром старой партии свободомыслящих. И раньше часть свободомыслящих была недовольна слишком резкой позицией по отношению к военному законопроекту, которую занял Рихтер; по их мнению, военные требования Каприви не, заключали в себе ничего неприемлемого; они полагали, что на них можно бы было и согласиться ввиду уступки канцлера по вопросу о продолжительности службы. Эта группа примирительно настроенных свободомыслящих после роспуска рейхстага заявила о своем выходе из партии и образовала новую партию под названием «свободомыслящее соединение» (Freisinnige Vereinigung). На новых выборах им удалось получить 13 депутатских мандатов. Оставшаяся верной прежним лозунгам партия свободомыслящих понесла страшный урон и провела в новый рейхстаг только 24 своих депутата. Потерял также 10 депутатских мест и католический центр (число депутатов центра снизилось с 106 до 96). Зато усилились партии, стоявшие за военный законопроект, хотя и не особенно сильно: они получили около 35 новых мест. Этот успех несколько ослаблялся тем, что и социал-демократы увеличили свою парламентскую фракцию на 8 человек. В общем в новом рейхстаге силы делились приблизительно поровну между сторонниками и противниками военного законопроекта. Исход выборов решило то, что небольшая группа поляков (16 депутатов), удовлетворенная примирительной национальной политикой Каприви, стала на сторону правительства, и только благодаря этому усиление армии было принято незначительным большинством (201 против 185 голосов). Хуже для канцлера устроилось дело с финансовым законопроектом, который должен был выделить средства для новых военных расходов. Министр финансов Микель, ловкий карьерист, постепенно эволюционировавший от коммунизма к консерватизму, предложил для этого новые налоги на табак, вино, на некоторые сделки и лотерейные билеты. Эти налоги должны были давать около 100 миллиона марок ежегодно, следовательно, миллионов на 40 больше, чем требовалось на новые военные расходы. Так как у имперского казначейства существовало обязательство по отношению к отдельным государствам, входившим в состав Германской империи, возвращать им излишки матрикулярных взносов, то эти 40 миллионов Микель и предложил отдавать в пользу отдельных государств; но он предлагал при этом эту цифру в 40 миллионов, подлежащих возврату, фиксировать раз навсегда, что, конечно, должно было стеснить бюджетные права рейхстага при ежегодном определении имперских расходов. К тому же про Микеля ходили слухи, что он в союзе с консерваторами вел вообще кампанию против рейхстага и всеобщего избирательного права. Вследствие этого рейхстаг отверг весь финансовый проект Микеля почти целиком [26] , причем большинство образовалось из центра, свободомыслящих, социал-демократов и поляков (апрель 1894 г.).

Таким образом, к исходу четвертого года канцлерства Каприви против него соединились как раз те самые партии, на которые он хотел опираться в начале своей правительственной деятельности, — свободомыслящие и центр. Не привлек он на свою сторону и рабочих, о чем свидетельствовал непрерывный рост социал-демократической партии; даже и поляки, несмотря на благожелательность к ним канцлера, держались по отношению к нему настороженно и не раз голосовали против. Если прибавить к этому, что консерваторы видели в канцлере своего открытого врага и не могли простить ему системы торговых договоров, то ясно будет, что Каприви не имел в рейхстаге никаких прочных сторонников, а временные его союзники готовы были по первому представившемуся поводу изменить ему и перейти в противоположный лагерь. Его политика компромиссов и искусственных партийных соглашений не удовлетворяла никого и привела в конце концов к тому, что он лишился всякой прочной опоры в рейхстаге.

Тем не менее не эта парламентская изоляция была причиной отставки Каприви. Вильгельм II правил уже шесть лет, и за это время его чувствительность к парламентским настроениям, его нежелание вступать в резкие конфликты с общественным мнением успели уже значительно потускнеть. Тот среднелиберальный курс, которого держался Каприви, казался ему теперь уже нарушением старых гогенцоллерновских традиций, и он находил нужным произвести сдвиг вправо. Особенно недоволен он был все усиливавшимся ростом социал-демократической партии, невозможность остановить который он относил на счет неумения Каприви. Император успел уже совершенно разочароваться в социально-политических увлечениях первых лет своего царствования и находил, что от благожелательных отношений к рабочим пора уже перейти к системе твердой власти. К этому его поощряли и крупные промышленники, короли пушечной (Крупп) и каменноугольной (Штумм) промышленности. С Круппом и Штуммом император был в близких личных отношениях, часто запросто с ними беседовал и навещал. Они имели на него бесспорно большое влияние и всеми силами старались настроить его (scharfmachen) против социально-политических идей, за что их и стали называть шарфмахерами. На заводах они чувствовали себя настоящими феодалами, следили за политическими взглядами рабочих, требовали от них полной покорности и почтительности и прежде всего, конечно, следили, чтобы среди рабочих не завелись социал-демократы. Материальное положение своих рабочих они обставили довольно хорошо, но, делая это самостоятельно, без принуждения со стороны государства, они хотели, чтобы рабочие чувствовали за это благодарность по отношению к ним самим, а не к государству. Поэтому-то они и держались очень враждебной позиции по отношению к социально-политической деятельности государства и склонны были ставить социальных политиков на одну доску с революционерами и социал-демократами. Особенным их нерасположением пользовался министр торговли Берлепш; Штумм и Крупп ставили ему в вину то, что он распустил рабочих и что под влиянием его идей они потеряли уважение к власти. Утверждения промышленных королей, что социальная политика расшатывает дисциплину среди рабочих и идет на пользу социал-демократии, имели большое влияние на Вильгельма, и под их влиянием он стал заметно охладевать и к Берлепшу, и к Каприви.

Особенное впечатление на Вильгельма произвели два анархических покушения, имевших место в июне 1894 г., — одно на итальянского министра-президента Криспи, а другое на президента французской республики Карно. И Вильгельм II, и консервативная печать, и даже национал-либералы были убеждены в близком родстве между анархизмом и социал-демократией; всех их смешивали под общим именем «бунтовщиков» (Umst"urzler), и требования их обуздания находили тогда себе сочувственный отклик в довольно широких кругах, — не только юнкерских, но и бюргерских. «Борьба против Umst"urz’a» стала тогда лозунгом времени. Со своей обычной восприимчивостью к боевым лозунгам император в речи на открытии памятника Вильгельму I в Кенигсберге громко призывал депутатов восточно-прусской провинции «на борьбу за религию, нравственность и порядок против партий Umst"urz’a». Но для этой цели мягкий и гуманный Каприви, очевидно, не годился. Зато Эйленбург, консервативный глава прусского министерства, готов был идти на самые крайние меры. На этой почве между ними начались разногласия. Было ясно, что попавшие в непримиримое противоречие министры, не могут оставаться одновременно на своих постах, и император дал отставку им обоим (26 октября 1894 г.). Несмотря на примирительный характер канцлерства Каприви, ни одна из партий не сожалела о его уходе, и он ушел со своего поста, не сопровождаемый ни ненавистью, ни оплакиваниями.