Передо мной закачалась огромная чешуйчатая голова. Наверное, с три моих. Хищная узкая морда, переливы чешуи, умные глаза с вертикальным зрачком. Змей подпихнул меня хвостом в сторону тускло светящегося выхода. Наклонился, облизав меня длинным шершавым языком, показал частокол зубов, от которого бы тихо ушел в глубокий обморок самый закоренелый оптимист.

А потом скользнул дальше, во тьму, отбрасывая меня хвостом – почему-то совершенно не больно, прямо в проем света.

Голова закружилась, зрение затуманилось. Как-то разом вдруг вернулись все неприятные ощущения тело. Жгло руки, подкашивались ноги, слезились глаза. Кажется, нас кто-то подхватил. Кажется, я слышала чью-то ругань, природницу вытащили из моих рук, а саму меня кто-то подхватил и понес.

Куда и зачем – это как будто сейчас и не волновало. Сознание медленно ослабляло свои путы, позволяя выдохнуть и соскользнуть во тьму. Я устала. Меня не трогать… часиков тридцать…

Закрыла глаза, закуклилась, зафырчала себе под нос, окончательно отпуская происходящее – и окунаясь в безбрежное море, где вокруг меня свивались кольца огромного черного змея, мягкий песочек манил своим золотистым сиянием, а тело охватывала такая нега и нежность, что улыбка наползала на губы сама собой.

Здравствуй, здравствуй, мой теневой дракон. Ну как ты? Такой же вредный, как и твое человеческое воплощение? Или у меня все же есть шанс? Какой ты красивый, зверь…

Под эти умиротворяюще мысли тело окончательно расслабилось, грезы увлекли меня в самую глубь, в самую свою суть, и разум обрел покой.

***

Очнулась я не разом, не резко. Нет, приходила в себя медленно и осторожно. Сначала проснулась одна мысль – хочется умыться. Потом заурчал желудок, голод проснулся! После пришел в себя разум, но даже чуть раньше – раздалось радостное шипение змейки:

– Ма-агия! Много магии. Мням! Вкусные существа! А какой возду-ух! Какие птички! Ням-нямс! Хозяйкас-с, давайсс-с, вылезайс-с, там твой с-самец уже скоро протопчет целую дорогус-с…

Что там Жрунчик шипит, а? Какой ещё самец? Я же в общежитии, в Академии… надо на пару собираться! Резко подхватилась на постели – и уставилась в золотистый полог. Такого в общежитии точно не было! В открытое окно вливался гомон птиц и воздух – чистый, как горная слеза, напоенный разнотравьем, светом, солнцем.

Я находилась в огромной светлой комнате, раза в три больше комнатки в общежитии. Никаких человеческих голосов. Мягкие светлые краски. Резной шкаф у стены, небольшой туалетный столик, в дальнем углу виднеется ширма, за которой, кажется, стоят стол со стулом. На полу – пушистый ковер, по которому струятся травы и лозы.

– Где это я? – Дернулась, ошарашенно моргая.

Память о событиях вернулась мгновенно, заставив тут же начать осматривать себя. Но ничего не беспокоило. Все было на месте. Руки, ноги, нос и характер – в комплекте. Только там, где раньше на месте внутреннего магического источника тускло горел огонек, а потом факел – сейчас пылал костер.

Нестерпимо ярко. Я задохнулась, чуть не свалившись с постели, но была поймана крепкой рукой.

– Осторожно, моя неугомонная адептка Нилайская… хотя мне, безусловно, приятно, что вы так стремитесь упасть в мои объятья, – в обычно ледяном голосе мне слышалось довольное шипение.

Глаза, полные мрака и вспыхивающих бирюзовых искр, смотрели прямо на меня. Безмятежно. Как-то жадно, заставляя смутиться. Может, потому, что никогда я не видела лорда Сейлира таким… открытым и расслабленным, пожалуй.

– Я достаточно осторожна, тирлесс, – церемонно кивнула, стараясь не расхохотаться, как девчонка малая.

Высвобождаться из объятий… не хотелось. Состояние вообще было такое, что растечься бы как кошке, тряпочкой пушистой. Вот помню, была одна у тетки Зины, в деревне под Псковом… однажды её нашли в небольшой стеклянной вазе, которую на зиму убрали в дальний угол. Ничего, кошатинке хватило просочиться и изображать пушистый цветочек.

Здесь, на Дагоше, как таковых кошек не было – не в привычном земном понимании. Но вот похожие существа – имелись.

– Никогда, – голос лорда Сейлира звучал тихо и нежно, но я не обманывалась. Жадная тьма в чужих глазах клубилась, трепетала, готова была зарычать и напасть. Ужалить. Обжечь, – никогда не смей так рисковать собой, Киа… рина…

– Никогда не указывайте мне, как мне жить, милорд, – я тоже умею быть жесткой и невкусной. Конечно, понимаю, с кем так разговариваю – а как иначе?

Но если вдруг – а мало ли как сложится – придется строить жизнь с лордом Сейлиром – себя придется отстаивать. И не раз. А то в самом деле запрут в какую-нибудь дальнюю башню и забудут.

– Не то что? – Горячая ладонь жжет спину, и я понимаю, что одета не слишком прилично. Наверное, стоило бы покраснеть или завизжать и вовсе в обморок бухнуться – да, так, с размахом, с расстановкой, благо, все равно крепко прижимают к себе и сверлят взглядом. Но не приучены-с. – Что вы мне сделаете, адептка Нилайская? Ну же? Что сверхъестественного я требую, как ваш преподаватель, как тот, кто отвечает за вас и, в конце концов, – сузились и без того раскосые темные глаза, – как ваш нареченный…