Прясть тоже уселись вдвоём, и тут уже Радке было чему поучиться у княжны: нить у той выходила тонкой, ровной, без шишечек и сукрутин***.— Это всё от того, что у тебя руки нежные, не намозоленные, — заметила тормалка, поплёвывая на свои заскорузлые пальцы. — У тебя вон и лицо белое, Оком не обцелованное. В тереме сидя, чего б красавицей не быть. А лесное житьё скоро старит: погорбатишься с козами, походишь на репище, постоишь там с утра до ночи кверху задом, глядь — и сошла вся красота, как не бывало. Тёткин век короток. В девках-то и я, говорят, тоже хороша собой была…

Услада впервые посмотрела на неё по-настоящему внимательно. Радка, и впрямь, выглядела несколько старше своих кругов: жар Ока и ветер покрыли её лицо загаром и мелкими морщинками. Но чёрные глаза её, окружённые густыми ресницами, смотрели весело, а щёки украшал здоровый румянец.— Ты и сей миг хороша.— Вот уж скажешь, — усмехнулась Радка. Однако было видно, что похвала пришлась ей по вкусу.— Как есть, так и скажу. Тебя в баское приодеть — хоть кто залюбуется.Радка кивнула с довольным видом:— Вот придут Дожинки — тогда приоденусь, да пойдём мы с Ладом на торг, красоваться. Я себе для того новое очелье вышила, дорогущий бисер срезала со своей девичьей повязки. Хошь покажу?— Давай.

Радка бегом метнулась в свою клеть и возвратилась уже в нарядной кике. Для Услады в её обновке не было ничего роскошного: вышивка наборной гладью да немного глиняных расписных бусин на миткали****, обтягивающей бересту. Стина ходила наряднее в буден день. Но Радка явно была в восторге от себя. Подбоченясь, она гордо посмотрела на Усладу и спросила:— Ну как?— Мило.— А ну дай-ка таз, хоть погляжусь!Услада, вдруг вспомнив о своём зеркале, улыбнулась ей:— Погоди. Я тебе принесу кое-что получше.

Вбежав в свою горницу, Услада кинулась к поставцу*****, протянула руку — и ахнула, боясь поверить собственным глазам. Зеркало Красы стояло точно так, как она в прошлый раз поставила его собственной рукой, между пустым подсвечником и шкатулкой. Вот только теперь ясная гладь тивердинского стекла померкла, и дымчатую поверхность пересекла большая чёрная трещина.

Примечания:

* Смоква - сухое варенье. Протёртая и чуть уваренная ягодная масса расстилается тонким слоем на противень и высушивается. Получается тонкий плотненький лист, кусочки которого можно и так есть, и в пироги класть, и довольно долго хранить про запас.

** Хвост "поленом"- прямой, горизонтально вытянутый и толстый. Такая форма досталась собакам в наследство от общего предка – волка.

***Пороки пряжи. Шишки - короткие утолщения, образующиеся из прикрученных к нити клочков пуха и соринок. Сукрутины - петли на нити, образуются из-за слишком сильной крутки или слабого натяжения нити.

**** Миткаль - самый древний вид ткани, созданный способом простого полотняного переплетения. Миткаль производили еще тысячелетия назад и до нас она дошла практически в неизменном виде.

***** Поставец - устарелое название невысокого шкафчика с открытыми полками, дедушка современного буфета.

Горские церемонии

Получив от невесты обещанный подарок, Идрис дохромал до казармы, опустился на ступеньку у входа и с трудом стянул с больной ноги сапог. Потом открыл коробочку, принюхался. Содержимое безобидно пахло мятой и немного — цветком живокости*. «Ладно, хуже, чем есть, уже не будет», — подумал Идрис и принялся втирать в лодыжку маслянистую зелёную гущу.

Старый Якун, его неизменный спутник, учитель, охранник, а заодно и надзиратель, подошёл беззвучно, сел рядом. Некоторое время он просто молчал, будто бы любуясь яркими звёздами в небе, а на самом деле незаметно наблюдая за своим подопечным.

Сыновья самого Якуна давно выросли в смелых и удачливых молодцов, и потому он полагал себя куда счастливее своего амира. Глядя, как тот изводит Идриса беспричинной строгостью, Якун вздыхал укоризненно: не имеющий коня, должен бы радоваться, что у него есть хоть осёл. Однако в глубине души он отлично понимал, чем именно так недоволен амир. Единственный сын Адалета был нехорош собой, скрытен нравом и слаб здоровьем. И всё же за прошедшие круги старый воин успел привязаться к своему воспитаннику. Слишком многое пришлось пережить им бок о бок: именно он учил Идриса ездить верхом, стрелять из лука и читать вязь следов на горной тропе. Вместе они радовались первым маленьким успехам, вместе расхлёбывали неудачи. Это старый Якун, а вовсе не отец-амир, возился с юным Идрисом во время походов: опекал, объяснял, утешал, лечил… А ещё Якун точно знал, что добрый осёл в хозяйстве полезнее дурноезжего коня.

Понаблюдав немного за тем, как амираэн втирает в ногу какую-то подозрительную дрянь, Якун спросил сочувственно:

— Болит?

— Уже полегчало. Мазь госпожи Услады на диво хороша.

Якун помолчал немного, потом обронил словно невзначай:

— Ты не рад предстоящему торжеству.

Отклика не последовало, потому Якун продолжил свою мысль:

— Иноземная дева недостаточно хороша?

Идрис едва заметно нахмурился, но ответил спокойно и вежливо:

— Госпожа Услада совершенна телом и светла умом. Мой отец выбрал для своей земли прекрасную амирани.