Мы остановились на том, что брат мой Юра поступил в МАИ, в Московский авиационный институт на приборостроительный факультет, а я поступил в индустриальный техникум на геологическое отделение.

Пришел в техникум, но прежде чем перейти к описанию моего обучения, хотелось бы написать несколько слов о том, как проводили свое свободное время, каникулы.

Очень часто, особенно во время каникул зимой ходили в Третьяковскую галерею. В галерею ходили как в храм, по залам ходили медленно, картины рассматривали долго и тщательно, старались понять идею, которую хотел передать художник зрителю. Такой у нас получался праздник. Ходили в музей Революции, в В. И. Ленина, музей Красной Армии.

Особенно вспоминается новогодняя елка в Колонном зале. Отцу на работе дали билет пригласительный, но почему-то только на одного ребенка. Я уступил этот билет старшему брат, и Юра пошел на елку в Колонный зал. Пригласительный билет был необычный, праздничный, нарядный: его раскрываешь, а оттуда выдвигается ракета. В ракете сидит маленький мальчик – Новый год, а Старый год прощается с ним, и Новый летит на этой ракете. И очень красочное было это приглашение. Юра сходил на этот бал, а я как Золушка сидел дома. Но Юра все в красках мне детально рассказал: какой был Дед Мороз, Снегурочка, дети, елка, нарядная, красивая. Елки проводились по всей Москве во время каникул. В конце праздника выдавали подарки. Мы очень ждали, хотя они и были не очень разнообразными. В красивой шкатулке или мешочке печенье, конфеты, мандарины, шоколад.

Летом каникулы проводили в основном на воздухе. Я хотел бы остановиться на одном эпизоде. Юра был влюблен в свою одноклассницу Варюхину Юлю. Я уже писал, что вечером организовывали танцы на пяточке под радиолу: фокстрот, танго и вальс. На танцплощадку-то не мы ходили особенно, я и в юности опасался ходить на танцплощадку, там свои порядки, а на пяточке были все знакомые.

И вот Юра влюблен был в эту девочку Юлю: девушка она стройная, такая худенькая, с хорошей фигурой. После танцев мы идем втроем. Когда проходили мимо нашей улицы Юра ей говорит:

– Ну, я пойду домой.

Она:

– Ну, иди.

Он:

– Ну, я пойду, – и он, значит, идет домой.

Он думал, что она попросит его проводить ее. Но она этого не сказала, а он был такой стеснительный. Я говорю: «А я тебя провожу» и иду с ней, не бросать же девушку одну. Думаю: «Ну, что же это такое-то? Что же он такой нерешительный-то?» Доведу ее до дому, на лавочку сядем, посидим, она мою ручку возьмет, так, пальчиком нежно погладит. Ну, я, как говорится, думаю: «Как же? Это симпатия моего брата, а я с ней сижу на лавочке?»

Говорю:

– Ну, до свидания, иди домой.

А вот он так вот робко с ней поступал, и ничего у них не получалось в смысле дружбы и любви, ну, не в таком смысле «любви», как у нас вот «лямур», «лямур» – это значит заниматься любовью в таком прямом вульгарном смысле. И вот в эти зимние каникулы, особенно в 7 классе до поступления в техникум, была ужасно холодная зима.

Когда я в школу ходил, я начал дневник писать: сшил тетрадку себе из листов, бумаги не было хорошей, какая-то серая, коричневатая бумага. Я это все сшил вместе, отец показал, как переплетать, я переплел и стал дневник писать. Почесал в затылке и думаю: «Ну, что же это в дневниках-то пишут, господи? Ну, пошел я, погулял, какие-то надо заметки, отношение к людям в этом дневнике. Кому это надо?» Никак у меня этот дневник не шел, а зимой на каникулах, когда делать нечего, думаю: «Может, про любовь написать, вставить, какую-нибудь девочку, что ли, придумать?» Ну, так я пописал-пописал некоторое время, ничего путного из этого не вышло, и бросил я писать этот дневник.

Лето в Болшево проводили замечательно: на дачах аспиранты тоже болтались, отдыхали. Они с нами, с пацанами играли в карты на берегу Клязьмы. Играют так в козла: кто проиграл, того другая пара за ноги, за руки начинают возить по траве, раскачивать и в речку закидывать с обрыва. Мы-то ладно маленькие были, а аспиранты, здоровые ребята, возьмут нас, тоже бездельники, по-моему, и размотают и так закинут, что будь здоров, на середину.

А вот когда мы выиграем, то надо этих аспирантов тоже закидывать в реку. Так вот они же здоровые мужики, мы там вчетвером, приглашали соседей их раскачать. А карточный проигрыш – это святое дело. И возьмем их, возим-возим задом по траве, и тут около берега, бывает, и не докинем, шлепнутся они туда, в грязь, выходят оттуда; и второго тоже за ноги, за руки, там уже посильнее его закинем: в воду он плюхнется, там, где поглубже. Вот так развлекались, кроме волейболов и танцев, и всего прочего.

А зимой однажды одна девочка пропала, искали ее, но так и не нашли. Не знаю как они ее искали, от ст. Валентиновка в Старые Горки вела дорожка. По этой дорожке жители Старых Горок ходили на станцию, чтобы ехать в Москву.

Вот однажды мы катались на лыжах около этой тропы с крутого берега Клязьмы. Мы один раз проехали, другой по одной и той же лыжне. Лыжи стали тормозить и на лыжне, смотрим, что-то такое зачернело – мать честная, это девочка эта. Ну, она не девочка, девушка уже, ей лет 18 было, и она мертвая. Мороз, замерзла. Оказывается, она шла с электрички, кто-то ее стукнул по голове и сумку забрал. А сумка… Что в этой сумке может быть – господи? Вот ведь какой бандитизм после войны был.

Потом, правда, навели порядок, начали шерстить, в Москву никого не пускать без прописки. Вот такие жизненные моменты как-то откладываются в душе. Мне в то время всех было жалко: то кошку жалко, собака хромает – жалко. Ну, не то чтобы я был такой, размазня-парень, целеустремленный был я по-своему.

Начались занятия в техникуме, первый урок, все собрались в актовом зале. Директор строгий мужчина все нам рассказал, как порядок, соблюдать дисциплину, занятия не пропускать, не опаздывать. В техникуме каждую дисциплину изучали в отдельном классе, аудитории были специализированные: в одной общая геология, в другой – история партии, третья – литература и т. д. Мы перемещались не как в школе, переходили из одной комнаты в другую. Директор говорит: «Вы уже все, взрослые люди». Разрешалось курить учащимся техникумов: «Курите, ребята, можно». Курите – так не сказали, но то, что курили – никто на это внимания не обращал. А я-то уже бросил курить в четвертом классе. А когда я в школу имени Сталина приехал, классная руководительница и учителя за нами смотрели и принюхивались. Если от кого-нибудь как из табакерки пахло – все, разборки устраивали. В техникуме я уже не курил, времени стоять в курилке у меня не было.