Вечером я опять фактически сбегаю из дома, торопясь покинуть его до ужина и избегая встреч и разговоров с братом. Арсенио и Байрон не скрывают своего удивления, обнаружив меня в начале улице, где я дожидаюсь их, прогуливаясь неспешным шагом вдоль оград расположенных там домов.

Но жду я не только инкубов.

Реакции, ответа, вскользь оброненной фразы, случайного взгляда — чего угодно, любого намека, подтверждающего, что Арсенио и Байрону известна правда. Что они все поняли, едва увидев меня сегодня, поняли, что я, только-только выбравшись из их объятий, тут же бросилась к их приятелю, отдалась ему без всяких сомнений и стыда и получила удовольствие не меньшее, чем с ними.

Поняли, что я всего лишь легкомысленная развратная девица, опьяненная грядущим полнолунием, вседозволенностью и похотью волчица, которой только и надо, что спариваться бездумно с каждым мало-мальски подходящим самцом.

Однако вечер идет своим чередом, Арсенио и Байрон ведут себя как обычно, ничем не выказывая подозрений, буде таковые. Они вежливы, сдержанны со мною, хотя видно, каких усилий подчеркнутая эта любезность стоит Арсенио, сколь жадным, горящим стал взгляд его, направленный на меня. Я и растеряна, и насторожена, не знаю, чего ожидать, но по-прежнему не нахожу слов, чтобы рассказать о Клеоне самой.

На следующий день Клеон приезжает как ни в чем не бывало.

Я выхожу к нему — тоже как ни в чем не бывало. И понимаю по спокойному, уверенному выражению лица его, что моя вчерашняя холодность в конце инкуба не испугала и не остановила, что он знал, что так и будет. Что я сяду в его мобиль, мы отъедем — снова не слишком далеко, но все же подальше от глаз наших вездесущих соседей вроде госпожи Грент, — и предадимся тому самому пресловутому разврату на заднем сиденье мобиля, хаотичному и скорому, что больше подходил современной молодежи Эмирады. Мы вновь будем безуспешно сражаться с одеждой, которую нельзя снять, ловить вздохи и стоны припухшими от жадных поцелуев губами, брать и давать со страстью грубоватой, пропитанной животными наполовину инстинктами, где нет места человеческому благоразумию.

И в последующий тоже.

Тем же вечером мы с Арсенио и Байроном идем в ресторацию, на сей раз не в дорогой, пафосный чрезмерно «Бархат», но в менее популярную и более тихую «Соловушку». Здесь не столь многолюдно, как в «Бархате», цены в меню не подняты до небес сугубо ради престижа и в небольшом зале, озаренном пламенем свечей на столах, царит спокойная, ласковая атмосфера домашнего уюта. Нас ведут к нашему столику, когда я вдруг улавливаю знакомый запах и замираю, оглядываю зал. Оборотни не запоминают запах каждого человека и нечеловека, встречающегося на их пути, но запахи близких родственников, хороших друзей, членов семьи, любимых и родных отпечатываются в нашей памяти не хуже лиц, мы выделяем их в любой толпе, среди великого множества иных сторонних запахов.

— Рианн? — следовавший за мной Байрон тоже вынужденно останавливается, касается моего локтя, привлекая внимание.

Я ищу. И нахожу.

Они сидят за столиком у самой стены и свечи в серебряных подсвечниках бросают золотистые отблески на их лица. Она осторожно, украдкою посматривает по сторонам с любопытством, восторгом человека, впервые оказавшегося в подобном месте. Он же глядит лишь на нее, улыбается лишь ей и, готова поклясться, видит лишь ее.

Арсенио, заметив заминку, останавливается, оборачивается. Следит за направлением моего взгляда и усмехается.

— Ба, какие люди! Мелкий Мелтон собственной персоной, — Арсенио прищуривается чуть, с интересом присматриваясь к девушке. — А кто это с ним?

— Не знаю, — качаю я головой.

Гляжу на Финиса со спутницей, тоненькой светловолосой девушкой, совершенно мне незнакомой, и вижу застенчивого молодого человека, который с преданным немым обожанием смотрел на меня, робко, неуверенно мне улыбался, то бледнел, то краснел, заикался отчаянно, когда нам случалось беседовать наедине. Понимаю внезапно, что с той поры прошли годы, что того беззаветно влюбленного юноши давно уже нет, он стал старше, опытнее, жестче — в их с Эваном деле иначе никак, — что у Финиса были и есть другие женщины, он не хранит мне верность. В конце концов, он мужчина, а никто не ждет от мужчин, что они останутся девственниками до дня свадьбы.

Только отчего-то не могу избавиться от удивления, недоумения, растерянности. Байрон легонько подталкивает меня, мы возобновляем прерванное было движение, занимаем наш столик. Инкубы явно намеренно усаживают меня спиной к Финису и его спутнице, однако я немедленно оборачиваюсь. Похоже, Финис нас даже не заметил. Он подается к девушке, говорит ей что-то, приглушенное расстоянием и негромкой музыкой, и девушка улыбается в ответ. По ее взглядам любопытного ребенка, по слишком уж широкой, открытой улыбке, по тому, как она берет бокал с вином, видно, что она не из высшего света, не получила она должного воспитания.

Средний класс?

— Рианн, не надо так на них смотреть, — замечает Байрон мягко. — Если хочешь, можем уйти.

— Что?.. — я отворачиваюсь, беру меню, пытаясь сосредоточиться на выборе блюд. — Нет-нет, не стоит. Мы ведь не на весь вечер.

Я же сама еще с полгода назад рекомендовала Финису «Соловушку» — нам с Эваном доводилось бывать здесь раньше, до смерти родителей, да и теперь, годы спустя, ресторация почти не изменилась, поддерживая прежний высокий уровень.

— Она хорошенькая, — роняет Арсенио будто бы вскользь. — И девица.