Отар незаметно положил на тарелку поднесенный ко рту кусок.

В приемной профессора на стульях вдоль стены сидели больные. Отар, прислонясь к косяку окна, рассматривал их изможденные пожелтевшие лица. Как он отличался от них!

Он не испытывал ни страха, ни волнения, не представлял себе, что у него могут найти что-то серьезное. Просто ему был неприятен тяжелый, пропахший запахом лекарств воздух и понурый вид больных. Цветущему атлету было почти совестно находиться здесь. В стекле шкафа он увидел собственное отражение — на него смотрел красивый, здоровый молодой человек, непохожий на этих худых, с запавшими глазами людей. Больше всех разговаривала молодая женщина, сопровождавшая одну из больных. В разговоре она все время старалась подчеркнуть, что больна не она, а та седая, что сидит с ней рядом.

Отворилась дверь. Заметив Отара, старый профессор направился к нему, поздоровался за руку и сказал:

— Вас я приму последним.

Он вышел в другую дверь и через некоторое время снова вернулся в кабинет.

Отару надоело созерцать больных, он уставился в окно, задумался и не заметил, как опустела приемная… Профессор выглянул в дверь:

— Прошу вас!

Отар живо повернулся, вошел в кабинет и сел у стола на указанное место.

Его внимание привлек больной старик. Совершенно голый, он сидел на покрытой белой простыней кушетке и собирался одеваться. Старик поражал худобой. На впалом животе выделялся торчащий пупок. Отару показалось, что пупок похож на кнопку, накрепко пришпилившую к позвоночнику кожу ввалившегося живота.

Профессор, не произнося ни слова, дожидался, когда больной оденется и уйдет.

Отару Нижарадзе не поправилось его молчание.

Наконец они остались одни.

Отар взглянул профессору в глаза, пытаясь вычитать в них все, что тот мог сказать. Чувствовалось, профессор затруднялся начать разговор.

— Где вы работаете? — неожиданно спросил профессор.

Отар понял, что профессор не знает, как перейти к главному.

— В экспериментальной киностудии.

— Чем вы там занимаетесь?

— Я редактор сценарного отдела. — Отар опустил слово «старший». Ему всегда казалось, что в разговоре оно оставляет впечатление хвастовства.

Профессор встал, прошелся по кабинету, остановился у окна и посмотрел во двор.

— Вы женаты? — спросил он, не отрывая глаз от окна.

— Нет. Но у меня есть невеста, которая скоро станет моей женой. Имею ли я право жениться?

Напряженный голос молодого человека заставил профессора вздрогнуть. Он круто повернулся и, пряча глаза, сел за стол. Все стало ясно.

— Что со мной? Я должен знать все, так будет лучше. — Отар старался сохранять спокойствие.

Профессор продолжал молчать. Когда он ознакомился с анализом крови Отара Нижарадзе, то ужаснулся до глубины души.

— Не скрывайте ничего, профессор. Я готов к самому неприятному.

— Скажу, все скажу! — заволновался профессор. — У вас обнаружены признаки белокровия.

Будто кто-то невидимый вонзил когтистую лапу в грудь Отара и вырвал сердце, а в образовавшуюся пустоту хлынул леденящий холод.

— Я не говорю, что окончательный диагноз — лейкемия, но симптомы явные. Вам, вероятно, придется поехать в Москву. У меня там есть большой друг, видный специалист как раз в этой области. Я попрошу, чтобы он отнесся к вам с особым вниманием. Возможно, что я ошибаюсь.

— Вероятность ошибки почти исключена, профессор, не так ли?

— В общем-то да… Но, как вам сказать, непогрешимых людей нет…

— Все понятно. — Отар поднялся.

— Приходите в понедельник, точно в это время, я вам назначу курс лечения.

— Всего доброго, профессор.

— Мне еще кое-что нужно сказать вам! — задержал его профессор.

Отар обернулся. Профессор явно не находил слов, но в конце концов выдавил:

— Если вы хотите, мы можем перевести вас на инвалидность…

Отар тряхнул головой, не обманывает ли его слух, и вдруг на него напал смех. Профессор оторопело глядел на хохочущего пациента.

— На инвалидность, говорите? Весьма признателен вам, профессор. — Отар твердым шагом направился к двери. На пороге будто заколебался, закрыл приотворенную дверь и вернулся к столу.

— Сколько лет я еще проживу?

— Молодой человек, вы не должны терять надежду…

— Я должен быть готов к самому худшему. Год? Два? Три?

— Может быть, и три… Вполне возможно. Болезнь началась совсем недавно, и поверьте, у вас нет оснований терять надежду.

— Всего доброго, профессор.

Отар Нижарадзе лежал на постели, уставясь в одну точку. Было жарко. Он встал, включил вентилятор и распахнул окно.

Комнату заполняли книги. На письменном столе в беспорядке валялись рукописи, ручки, чистые листы бумаги, карандаши, резинки.