Парни вспоминали множество случаев и историй, связанных с Важа Лагидзе. Упрямство и неуступчивость, свойственные Важа, они называли теперь спортивным азартом. В том, что прежде считали дерзостью, видели прямоту и темперамент. Друзья все простили погибшему. Сейчас они находили оправдание самым большим его недостаткам и вспоминали о нем с искренней любовью. Каждый считал своим долгом припомнить какой-нибудь эпизод, старый, забытый случай, героем которого был Важа Лагидзе.

Все истории и случаи повторяли друг друга и были связаны с характерными чертами погибшего.

Тамазу наскучило выслушивать одно и то же, и он отошел в сторону. В голове его никак не укладывалось, что Важа скончался, даже не скончался, а погиб. Погиб самый веселый из друзей, самый упрямый, самый энергичный и жизнерадостный.

Тамаз оглянулся. Отар куда-то исчез. Тамаз только сейчас сообразил, что Отар был единственным человеком, который ничего не вспоминал и вообще не произнес ни одного слова.

Отар скоро появился и, подойдя к Тамазу, тихо сказал: «Пошли со мной». Тамаз покорно последовал за другом. Они вошли в старое кирпичное здание, миновали широкий коридор и оказались в просторной, выложенной кафелем комнате.

Тамаз едва не вскрикнул. Напротив, на бетонном столе лежал Важа, устремив, казалось, на Тамаза полузакрытые голубые глаза. Один из врачей, просунув руку под затылок Важа, протирал ватой окровавленный висок. Голова покачивалась на ладони. Длинные, белокурые волосы слегка шевелились, щеки еще сохраняли естественный, живой цвет. Трудно было поверить, что он мертв. Тамазу казалось, что Важа вот-вот закричит, как бывало: «Погодите, ребята, и я с вами».

Но нет, Важа был мертв. Представлявшееся невозможным стало очевидным.

Второй врач спокойно завершал то, что на языке медиков называется обработкой трупа. Тамаз невольно оглянулся на Отара. Отар Нижарадзе, по обыкновению засунув руки в карманы, пристально смотрел на труп погибшего друга. На губах его обозначалась едва заметная ироническая улыбка.

Больше всего Тамаза ужаснуло, что ни на него, ни на Отара труп не произвел должного впечатления. Оба они были совершенно спокойны. Гораздо спокойнее, чем во дворе, когда смерть Важа казалась невероятной.

Тамаз оглядел морг. Там находились еще два трупа. Один, как он узнал потом, попавшего под трамвай, второй — человека, убитого в собственной машине. Рассказывая о последнем, все почему-то подчеркивали, что убийца ничего не взял, ничего не украл.

Врачи заметили остановившихся у порога друзей, но продолжали заниматься своим делом, не обращая на них внимания. Внезапно Отар Нижарадзе повернулся и вышел. Тамаз поспешил за ним. Вернувшись во двор, Отар никому не сказал, где они были и что видели. А здесь уже всем распоряжался высокий инженер, институтский приятель Важа. Собрав молодых людей, он с таким видом давал каждому поручение, словно главным была не сама трагедия, а дела, которые необходимо уладить. Отару и Тамазу он поручил заказать гроб.

— Представляете, там еще два трупа! — неожиданно для себя сказал Тамаз инженеру. Ему казалось, что он должен что-то сказать.

— Вы удивлены? — рассмеялся инженер. — Тбилиси — огромный город. В больших городах скоро естественную смерть станут считать неестественной.

Отар по-прежнему стоял, заложив руки в карманы и не произнося ни слова. Тамаз заметил, что они с Отаром держались гораздо спокойнее всех остальных, еще не видевших трупа погибшего Важа Лагидзе.

Машина остановилась у мастерской похоронных принадлежностей на задах Кукийского кладбища. Первое, что услышал Тамаз Яшвили, был вальс Штрауса, доносящийся из мастерской.

Тамазу не хотелось заходить туда, но, чувствуя неловкость перед Отаром, вылез из машины.

Мастерская была заставлена гробами. Тамаз по привычке тут же пересчитал их — шестьдесят семь. На некоторых указаны имена и фамилии.

Танцевальную мелодию сменила спортивная передача. Прибитый к стене уличный репродуктор ревел во всю мощь.

Отар побежал искать директора. Тамаз остался один.

Вдруг гробовщики захлопали в ладоши, крики радости огласили помещение.

— Что случилось? — растерянно спросил Тамаз.

— Нона выиграла! — ответил ему один, высоко поднимая большой палец.

На похоронах Тамазу обычно бывало не по себе. Его бросало в дрожь от одного вида гробовой крышки, выставленной в подъезде. А тут, среди шестидесяти семи гробов, он был поразительно спокоен. Более того, внезапное веселье в мастерской вызвало у него улыбку.