Мариус, побледнев, выставил перед собой ладонь. Рука дрожала.

— Он нас нашел, — севшим голосом проговорил Мариус, всем телом налегая на дверь. От мощных ударов извне она сотрясалась и прогибалась вовнутрь и вряд ли смогла бы продержаться долго. Металл раскалился добела, в лицо дохнул раскаленный жар. Губы тотчас же пересохли и лопнули — во рту ощутился солоноватый привкус крови, сочившейся из трещин. Тяжесть, созданная не заклинанием (магию я бы сразу отличила), а чужой волей — распластала меня и Мариуса по полу, лишая возможности пошевелиться или сбежать. И только Олла высился над нами, безучастно взиравший на окружающий его бедлам.

Привратник оказался равнодушен к истеричным крикам убийц, рвущимся из-за стены, к грохоту сворачиваемой с места мебели. Синева его единственного глаза оставалась все такой же безмятежной. Наверное, подумалось мне, если нас сейчас прикончат, Олла будет расстроен только тем фактом, что упустил возможность получить назад свое пернатое барахло, как метко выразился Мариус чуть ранее.

Я глухо застонала, уткнувшись лицом в пол. Будет ли дана передышка? Как Каин узнает, где я? Но — и в этом была самая большая странность — Каина рядом я не ощущала. Рога молчали, лишь иногда простреливая вспышками боли, но от неудачного падения, никакой мистики.

Опасность была, я чуяла ее всем нервами, но она исходила не от Синдиката или Каина. Сила, чуждая и холодная как лед, заключила наше трио в объятия и не думала отпускать, пока не наиграется.

Дверь, сотрясающаяся от ударов, замерла. Повисла пауза, растянувшаяся в пространстве серебряными нитями надежды. Тяжесть, упавшая на мои плечи, тоже испарилась. Мариус, кряхтя и потирая лицо, первый поднялся на ноги, с трудом выпрямив спину. Я последовала его примеру, но далось это непросто: тело налилось свинцом, суставы скрипели и ныли. Теперь я знала, каково быть старой шарнирной куклой, давно закинутой на антресоли, которую вытащили на свет и отряхнули от пыли для последнего представления кукольного театра.

— Что случи… — я открыта рот и тут же заткнулась, припоминая давнюю истину. Вовремя запертый на замок рот может в будущем стать залогом долгой и беззаботной жизни.

Олла выступил вперед, протянул руки к стене. Та пошла рябью и истончилась. Привратник касался ее пальцами едва-едва, то здесь, то там, будто соединял между собой зримые только ему точки.

— Выходи, — Олла тряхнул рыжей головой в нетерпении. Я приподняла бровь, кидая на Мариуса настороженный взгляд. Тот лишь дернул плечами в ответ на немой вопрос и приложил палец к губам. Я знала: что-то надвигается.

Стена разверзлась, являя темный провал. Края его были неровными и острыми как стекло: Олла очерчивал их ладонями, обрызгивал собственной кровью. Соприкасаясь с проломом, кровь шипела и ядовито пенилась. Провал должен был вести в тренировочный зал, где произошло нападение, но там была тьма, которая поглощала пространство, не было слышно ни криков, ни стонов раненых. Но запах!

Через тонкий разлом сочился тошнотворный запах: горелое мясо, печеная кровь. Я прижала руку ко рту, даже не находя, с чем сравнить. По отвратительности смрад мог сравниться только с вонью адептов Костлявой, да и то, многоголовые сильно отставали в этом конкурсе.

А потом она пришла — вся в кричаще-алом, таком ярком, что глаза слезились. Мы следили, как алая тень вдалеке становится осязаемой, плотной и объемной, с каждой минутой принимая очертания женщины.

Да, она была красива, но эти слова не смогли бы вместить то, насколько она была ослепительно прекрасна. Одеяние — красная накидка струящегося шелка, — колыхалось при каждом ее движении и едва прикрывало пышную грудь. У талии ткань перехватывалась серебряной застежкой, и от этого очень тесно обхватывала соблазнительные бедра. Женщина двигалась легко, ступала по воздуху, ничуть не смущенная тем, что двигаться приходилось мимо призрачных очертаний трупов, а иногда и прямо по ним там, где тела были свалены друг на друга. Хрустели кости, лопаясь под ее шагами, но мертвецам не бывает больно.

Мариус застыл на месте, глазами пожирая диковинное видение, тревожась, что оно вот-вот растает в воздухе, как мираж. Но этого не произошло — незнакомка легко преодолела разлом, спрыгнула рядом. От прикосновения стоп к полу заскрипели электрические разряды, на паркете остались выжженные отпечатки сандалий. Она улыбнулась — завораживающе, обольстительно, — маленький спектакль, рассчитанный на скудную, но благодарную аудиторию. Мариус подарил ей зубастую улыбку в ответ. Из его нутра вырвался животный, ни с чем ни сравнимый рык. Зверь почуял добычу, но то, что она ему не по зубам — еще не в курсе.

От фигуры в красном исходил ощутимый холод. Кровь в жилах не мерзла, нет. Но густела, текла лениво и неохотно. Жизненное тепло испарялось, кости ныли, а дыхание становилось поверхностным, прерывистым.

— Ты кто такая? — я отшатнулась в замешательстве. Задела плечом Мариуса, но тот и бровью не повел. Все его внимание сосредоточилось там, где в просвете алой ткани мелькала бледная кожа.

Олла ответил раньше, чем женщина успела представиться:

— Ранкода.

Я уставилась на Привратника, надеясь услышать что-то более конкретное. Имя — это хорошо, но вот явки и пароли тоже были бы кстати. Тем более, что имя мне ни о чем не сказало, хотя по насупленному лицу Оллы читалось, что он ожидал более живой реакции.