— Костлявая, — уточнил Олла, складывая руки на голой груди.

Незнакомка провела рукой по волосам, искоса кидая томные взгляды на наше трио, и рога тут же отозвались болью. Не той, что предупреждала о появлении в Городе Каина. Не той, что окутывала голову при мысли о Бездне. Эта боль была новая, еще неизведанная — мне раскололи череп, и сотни игл вонзились в его мягкое, уязвимое содержимое. Одним мимолетным взглядом Ранкода ощупала меня изнутри, безошибочно выявляя слабые места. Колени подогнулись, превращаясь в студень, который готовили в кафешке на Третьем Кресте: липкая, мерзкая на вид и вкус субстанция. С трудом двинувшись, я нашарила спинку стула и рухнула на него.

Олла растерял все свое божественное превосходство, но на Ранкоду-Костлявую смотрел без страха, как на равную. Смерть, а это была именно она, отвечала ему тем же. С минуту продолжалась молчаливая дуэль, а затем Олла спросил:

— Зачем пришла? Ты редко покидаешь свое святилище.

— Редко, но сейчас особенный случай. Кто-то убил моего жреца, и я обязана взыскать за его смерть. В последний миг он умолял отомстить, а причина его гибели — в этой комнате.

Костлявая шагнула вперед, оттесняя Оллу в сторону. Ага, намерилась вести разговор напрямую со мной. На гладком, красивом лице не было ненависти, только равнодушие профессионального убийцы. Интересно, к чему взывал Двухголовый, когда рассыпался прахом под ногами Каина? К тому, быть может, чтобы Ранкода выпотрошила меня как лесного зверька, а потом на костях сплясала. О патологической жестокости адептов Костлявой ходят легенды, я уже говорила. Злоба и ненависть бурлят в них, как зелье в котле, раз за разом выплескиваясь через край.

Когда-то давно я уже смотрела в лицо Костлявой, чуяла ее смрадное дыхание, а потому образ, принятый ей, не мог меня обмануть. Я знала, кто она и как выглядит на самом деле, и смотрела ей в глаза без страха. Она могла собрать свою жатву, а затем удалиться, но не собиралась этого делать.

Протянув тонкую руку, Ранкода коснулась моего лица. Ледяное прикосновение оставила на щеке синевато-сизый след ожога. В лицо ударил запах свежей кладбищенской земли, пропитанной дождем. Костлявая все пристальнее вглядывалась в меня. Но страх так и не пришел, вместо него в груди разлилась бесконечная усталость.

«Мне конец?» — безучастно уточнила я у Оллы, но тот не ответил. Мариус тоже молчал, разглядывая масштабы разрушений. Гильдия Убийц сильно пострадала от рук Ранкоды, но мне до этого не было никакого дела.

— Два десятка трупов, мы понесли серьезные кадровые потери, — Мариус потер подбородок, отозвавшийся скрежетом щетины, а затем схватил со стола чистый листок. Строчил он так судорожно, что вены на запястье вздувались. Ручка то и дело переставала писать, от чего наемник ярился все сильнее, под нажимом рвалась бумага. Олла приподнял бровь, незакрытую повязкой, но Мариус не удосужился дать хоть какие-то объяснения. Вокруг него металась плотная вуаль серого цвета. Могу дать голову на отсечение, что он нас не слышал и не видел!

Наконец, Ранкода отстранилась, покачав хорошенькой головкой.

— Не ты, — она прикусила губу, скрестив руки перед собой. Костлявая была озадачена. — Но ты отражена в его посмертии.

Хаха, какой каламбур. Я встала, отворачиваясь от Оллы, от Ранкоды, отворачиваясь от всего гребанного мира, предпочитая наблюдать Мариуса, погруженного в бюрократический абсурд среди тел своих подчиненных. Костлявая рассуждает о посмертии? Я глупо хихикнула, а затем согнулась от едкого, хриплого хохота. Он рвался из моей груди, терзал глотку, я захлебывалась им как дешевым вином на орочьей вечеринке. Наверняка, я выглядела как сумасшедшая. И, положа руку на сердце, я не могла сказать — выглядела или на самом деле ей являлась.

Олла дернул Костлявую за руку, вынуждая обернуться:

— Если это не она, то что тебе еще нужно? Мы здорово торопимся.

Ранкода зашипела как змея, и изогнулась, искажая все представления об анатомии.

— Ах, Олла, — пропела она, прижимаясь к Олле всем телом. Юркие пальцы царапнули обнаженную грудь Привратника, напряженную шею, дотянулись до лопаток и теперь гладили багряное оперение уцелевшего крыла. От каждого прикосновения Олла морщился как от боли, вздрагивал, но не двигался с места. Дыхание участилось, на лбу выступили капли пота.

Ранкода усмехнулась, терзая его все сильнее. Она зарывалась пальцами в пух, кажется даже выдернула одно из перьев, от чего Олла неловко, по-детски всхлипнул.

— Я даю тебе шанс, — ласково проговорила Костлявая, пристраивая на плече Оллы голову. Глаза она щурила, как довольная кошка, вдоволь налакавшаяся сливок. Я утерла рот, выпрямилась и смотрела ей прямо в бездонные, ледяные глаза.

— Я даю тебе шанс, — повторила Ранкода, обращаясь ко мне, — всего один шанс. Слышишь, Олла? Я могу быть сострадающей.

Ее ремарка, обращенная к Привратнику, намекала на какой-то давний, забытый спор. Олла прикрыл глаз, веко опухло и потемнело. Рыжие патлы, торчавшие задорными иглами, тоже поникли. Ранкода мучила его, наслаждаясь страданиями.

— Найди мне того, кто убил моего жреца. Я отомщу. И забуду, что однажды ты уже ускользнула из моих рук.

Закончив говорить, Ранкода отшвырнула от себя Оллу и растаяла как дым в воздухе. Олла шатался, обхватывая себя за плечи. Крыло, ослабшее и тусклое, медленно пульсировало, отбрасывая на его лицо темную, кроваво-красную тень.