Королева помолчала.

– Что вы потребуете взамен?

– Помощи Земле. Я же снайпер сопротивления.

– Разве вы не бывший?

– Бывших в таком деле не бывает. Мое «Перо» и твоя… – Максим выпучил глаза и пошевелил растопыренными пальцами, – зададут жару варноидским тварям.

– Это будет выгодное дело? – огромные космические глаза посмотрели прямо на Максима. Красивый, чертяка… то есть мадам…

Максим прочистил горло, впервые за много лет чувствуя, как горят щеки.

– Скажем так… каждый из нас сделает доброе дело, – он сделал шаг навстречу. – По рукам?

У рыб-удильщиков (angler) наблюдается ярко выраженный половой диморфизм: самки в десятки раз больше самцов, и только они имеют «удочку». Найдя самку, самцы впиваются в нее зубами и врастают, через некоторое время превращаясь в небольшие придатки, производящие сперму. Если самцы долгое время не могут найти самку, один из них вырастает в десятки раз, у него увеличиваются зубы и появляется «удочка». Он превращается в самку.

– Шёл бы ты отсюда, Колясик!

Дверь захлопнулась, и по деревенской улице зашагал паренёк. Звали его на самом деле, конечно, не Колясиком, но звучное имя, данное ему при рождении, шло пареньку намного меньше неказистого прозвища. По общему убеждению деревенских, Колясик был юношей невзрачным, и сам он вполне разделял это мнение. Щуплый, невысокий, лицом заурядный, начисто лишённый талантов и склонностей, да к тому же и в обращении натуральный дичок.

Колясика не обижали, но и не привечали. Сейчас вот ребята из класса собрались веснянки учить, а Колясик не ко двору пришёлся. Потопал парень домой дожидаться праздника.

А ждать и правда было что. Очень уж нравилось Колясику Масленицу справлять. Затеряться в пёстрой толпе, налопаться ноздристых блинцов, наслаждаться песнями, хороводами да старинными преданиями.

На проводы зимы старожилы любили рассказывать одну и ту же историю: дескать, приходит весна в деревню не сама по себе, весне люди помогают. Селится она в сердце самой прекрасной девицы, и, если она чиста душой, согревает своим добром и лаской окружающих – тогда и весна настаёт, оттаивает скованный стужей мир, пробуждается в земле новая жизнь.

Да только и зима отступать не желает. На стыке времён оборачивается зима белой ведьмой и девицу-весну пленит, морозит, мучает – со свету хочет изжить. Не по нраву зиме ни тепло, ни любовь, ни ростки новой жизни.

Зиму, говорят, одолеть непросто. Надобно сильным быть, ловким, отчаянным – в глаза холодной смерти заглянуть и не убояться.

Никто, конечно, в эти сказки давно не верил, да уж повелось так испокон: песни призывные для Весны петь; девкам наряжаться – выбирай, мол, Весна, к кому нынче прийти; парням в удали состязаться – бойся, зима, вон у нас сколько добрых молодцев.

Ни в жизнь бы не сумел сказать Колясик, как любил, когда деревенские бабы запевали долгие масленичные песни, а девчонки, сменив привычные джинсы на нарядные вышиванки, водили хороводы. Более же всего Колясику нравилось, что он мог без утайки смотреть на одну из этих девчонок, на Любашу.

Любаша была первая красавица на деревне. Все парни на неё заглядывались. Колясика Любаша, понятное дело, не замечала. О существовании его она, конечно, знала, всё ж таки в одном классе учились, но обращала на него внимания не больше, чем на какого-нибудь комара, а с комаром не то что здороваться, на него и глядеть не нужно.

Дошёл Колясик до дома, куртку скинул и только хотел ботинки снять, как в дверь постучали.

– Соседка, – подумал парень и привычным движением распахнул дверь. Даже если бы деревенский голова Егор Карпыч вдруг хлопнул Колясика по плечу и назвал сынком… Да что там Егор Карпыч! Даже если бы хромая бабушка Колясика вдруг отбросила костыль и пустилась в дикую плясовую, он и вполовину бы так не удивился! На пороге стояла румяная, невыразимо прекрасная Любаша и смотрела в упор на Колясика своими ясными глазами.

– Ну… Здравствуй, Колясик. Идём со мной, – только и сказала девушка.

Колясик шагал по деревне, и по левую руку от него шла Любаша. Одуревший от нежданного чуда, он всё не мог понять, радоваться ему или нет.

О Любаше Колясик и не мечтал. Даже сны про неё себе глядеть запретил. Девушка была из другой жизни, и Колясику привычно было смотреть её как кино по телевизору, где, как водится, всё ярче, чем в настоящей жизни. Холёная, всеми любимая, сияла она, словно солнышко весной, и поглядывал на неё Колясик лишь украдкой, чтобы ненароком не ослепнуть.