Прошло чуть больше часа, когда в передней послышались голоса. Мы с Таней сразу же направились к двери, но выйти не успели, она открылась, и в гостиную вошел грузный мужчина в шубе. Он опирался на трость, подтягивая за собой ногу, а я почему-то обратила внимание на его высокие, начищенные до блеска сапоги. Не знаю, почему они привлекли мое внимание, но странное чувство какой-то «неправильности» не покидало меня.

– Ну, здравствуйте, родные… - произнес мужчина взволнованным голосом, стаскивая меховую шапку. – Девоньки мои… Голубушки…

Мужчина был круглолицым, краснощеким, с кудрявой бородой и копной густых волос цвета сухой соломы.

– Я так понимаю, вы наш дядюшка, Петр Федорович? – поинтересовалась Таня. – Засецкий?

– А то кто же? – мне показалось, что незнакомец растерялся. Не такого ожидал приема? – Он самый! Засецкий!

Я кивнула Глашке и та подскочила к нему.

– Давайте-ка вашу шубку, барин! Высушить бы надобно!

Мужчина разделся, протянул девушке свои вещи и пригладил бороду.

– Если не ко двору вам, уеду. Не стану мешать. Я все понимаю. Пусть только буран утихнет.

– Ну что ж сразу не ко двору? Проходите, присаживайтесь у огня, скоро ужинать будем, - предложила Таня. – Вина выпьете?

– А водочки можно? – дядюшка посмотрел на Головина. – Прошу прощения. Петр Федорович Засецкий.

– Павел Михайлович Головин, супруг Лизоньки, - муж указал ему на свое кресло. – Прошу вас, согрейтесь у огня.

Нянюшка умчалась на кухню и в гостиной воцарилась тишина. Новоприбывший вызывал у нас подозрение, а он чувствовал себя неловко в нашем обществе. Мужчина покашливал, ерзал в кресле и шумно вздыхал. Я снова посмотрела на его ногу и снова испытала то же самое чувство «неправильности» во всем этом. Да что ж такое!

– Почему вы решили приехать именно сейчас? – поинтересовалась Таня, первой нарушив это неловкое молчание. – Раньше и не вспоминали о том, что у вас племянницы имеются.

– Случайно узнал, что вы разыскивали меня. Будто мужик в городе интересовался моей персоной. А потом уж новости пришли, что Алексей, брат мой помер, а вы одни остались, - растягивая слова, ответил дядюшка, делая грустное лицо. Он потер веки, расстегнул ворот рубахи, а потом почесал нос. – Я сразу решил, что должен вернуться в отчее гнездо. Ведь вам помощь требуется… Только вот вижу, у вас уже есть защитник и опора.

Он повернулся к Головину, и во мне зашевелилось неприятное чувство брезгливости от его слащавого взгляда. Было такое ощущение, что мужчина хотел всем понравиться. Но дядюшкино бесконечное желание прикоснуться к своему лицу говорило о том, что он врет.

– У вас есть семья, дети? – спросила я, и он чересчур быстро ответил:

– Нет, милая моя. Никого нет. Один я одинешенек. Не завел семью по-молодости, а сейчас уж поздно. Но ведь у меня теперь есть вы! Мои голубушки, Елизавета и Софьюшка! Кровинушки родные!

Петр Федорович сказал это с каменным выражением лица, но когда понял диссонанс между словами и внешними проявлениями эмоций, продемонстрировал запоздалую радость.

В гостиную вошла нянюшка с самоваром, а следом появилась Глашка с подносом. Девушка поставила его на стол, но не дожидаясь когда за ним поухаживают, дядюшка сам налил себе полную рюмку. Он облизнулся, глядя на нее, а потом вылил водку в рот, даже не прикасаясь губами к краю рюмки. Громко крякнув, мужчина отправил следом за ней кислую капусту, схватив ее толстыми короткими пальцами прямо с тарелки.

– Хорошо… - он расслабленно откинулся на спинку стула, а потом вдруг спохватился, видимо заметив наши удивленные взгляды. – Вы меня простите, Павел Михайлович! Я так замерз, что не удержался!

– Ради Бога, Петр Федорович! Пейте, ешьте на здоровье! – воскликнул Головин, но я-то видела, что муж тоже настроен подозрительно к этому странному человеку.

– Что с вашей ногой? Может, вам нужна помощь? – я решила прояснить ситуацию, чтобы не мучится сомнениями. – Вы ушибли ее?

– Ушиб. Ох и ушиб! – тем же тягучим, как патока голосом произнес дядюшка. – С лошади неловко спрыгнул, да в стопе что-то щелкнуло. Теперь пятку будто кто каленым железом жжет. Муки! Нестерпимые страдания, скажу я вам!

– Давно? – Таня быстро взглянула на него. – Ушибли ногу давно?

– Куда уж давно… - мужчина казалось, растерялся. Может, он не ожидал, что мы станем так настырно интересоваться его конечностью. Но его замешательство длилось несколько секунд, не больше. – После Рождества эта оказия приключилась…

– Вам бы отдохнуть с дороги. Прилечь, - предложила я. – К ужину мы вас позовем.

– Не откажусь, Елизавета Алексеевна, - мужчина снова налил себе полную рюмку. – Устал я. Немолод дядюшка ваш, да еще и нога ноет.