Мистер Кершоу выходит из своего кабинета, услышав шумную возню. Он приглашает меня войти и закрывает за нами дверь.

— Ты сделала то, что я посоветовал?

— Да.

— Отлично, тогда ты должна подготовиться к поездке.

— Наверное.

Мой взгляд опускается на пол, я с грустью думаю о Мэтти, моем единственном и настоящем друге.

— Мэдоу, я понимаю, что это нелегко, но воспользуйся этой возможностью. Твоя нынешняя ситуация когда-нибудь станет лишь плохим воспоминанием. Воспринимай время, которое тебе придется провести в укрытии, как возможность исцелиться — как в эмоциональном, так и в физическом плане.

Слезы начинают наворачиваться на глаза, но я быстро моргаю, чтобы сдержать их.

— Обязательно. Просто мне очень страшно. Я никогда не чувствовала себя такой одинокой.

— Я понимаю, дитя, понимаю, но ты не одна — у тебя есть я. Знаю, это не слишком большое утешение, — усмехается он, — но ты никогда не будешь одинока. Звони мне в любое время дня и ночи.

Он достает из верхнего ящика стола мобильный телефон и протягивает его через стол ко мне.

— Этот телефон невозможно отследить. Я записал четыре разных номера, по которым ты можешь связаться со мной. Если не отвечу, значит, я на судебном заседании. Напиши мне, если это срочно, и я позвоню, как только смогу. Я буду знать, кто это — не называй никаких имен, никогда.

— Понимаю.

Его крупное туловище под два метра ростом поднимается с кожаного кресла. Он проходит несколько шагов и снимает картину со стены. Через несколько мгновений серая металлическая дверца распахивается. Он копошится в сейфе и подходит ко мне.

— Вот, — говорит он, протягивая мне холщовую сумку цвета хаки. — Здесь десять тысяч долларов мелкими купюрами.

Мои руки начинают дрожать.

— Охренеть.

— Тебе следует хранить большую часть этих денег в багажнике и доставать только по несколько сотен за раз. Не размахивай этими деньгами и не привлекай к себе внимания. Не упоминай свое имя никогда и ни при каких обстоятельствах. Придумай себе новое, любое какое нравится. Как только ты благополучно устроишься, мы отправим тебе все необходимое для открытия счета, как и договаривались. А я пока буду переводить тебе дополнительные средства на жизнь.

— Хорошо.

Его рука опускается в карман, и он вытаскивает ключи. Я протягиваю свою руку, и мистер Кершоу опускает их мне в ладонь.

— За этим зданием в переулке стоит серебристая «Камри», самая обычная и непримечательная на дороге машина. Не делай глупостей. Води ответственно, пока мы не получим для тебя новые водительские права.

— Вам не придется беспокоиться об этом. Я вожу как бабуля.

Мистер Кершоу хватает мои картины и идет за мной к моей новой машине. Кажется, будто он хочет обнять меня, но сохраняет профессионализм. Пока я забираюсь на водительское сиденье и пытаюсь заново вспомнить, как управлять машиной, он стучит по стеклу. Опускаю его на несколько сантиметров и сосредотачиваю все свое внимание на нем.

— Мэдоу, будь осторожна.

— Буду. Спасибо вам. За все.

«Научись прятаться у всех на виду», — посоветовал мистер Кершоу. Забавно, но именно так я себя чувствую, когда еду по улицам Нового Орлеана, скрытая и полностью раскрытая одновременно. Каждый стоп-сигнал посылает волну паники по моему телу. Я медленно оглядываюсь на другие машины.

«Смотрят ли люди в мою сторону? Узнает ли кто меня?»

Я украдкой смотрю на свое отражение в зеркале заднего вида. Мои безжизненные глаза скрыты под фиолетовой плотью.

«Я не узнаю сама себя, так как может кто-то другой прийти к выводу, что это я?»

Раньше я верила, что обречена только на хорошее, но теперь мое достоинство в синяках, как и мое опухшее лицо.

Выехав на шоссе Интерстейт Сорок девять в направлении Шривпорта, я делаю дыхательную гимнастику, концентрируясь на карте, чтобы усмирить свое колотящееся сердце.

«Сколько километров я смогу преодолеть, прежде чем Мэтти сообщит Нэйту о моем исчезновении?»

«Как долго копы будут допрашивать его, прежде чем он отправится на поиски?»

«Сколько времени пройдет, прежде чем они обнаружат кровь? Все эти гребаные кровавые улики».

Если хоть один аспект моего плана провалится, он может начать искать меня прямо сейчас. Моя тревога нарастает, пока я не чувствую, что словно утопаю в смоле. Паника — это хорошо знакомое мне эмоциональное состояние, но это тот сильнейший приступ паники, когда я открываю рот, но из него не выходит ни звука, только приглушенные крики. Тот вид паники, когда мои мышцы напрягаются без предупреждения, затрудняя даже простые движения. Это тревожное чувство, когда каждое шевеление в поле моего зрения преследует меня — это абсолютная паранойя. Страх неизвестности. Страх разоблачения. Боязнь того, что я не могу предугадать, когда он обнаружит меня — а он обязательно меня обнаружит.

По мере приближения к Шривпорту я принимаю решение окончательно убраться из Луизианы и повернуть на запад по шоссе Интерстейт 20. Мой разум мечется между паникой, страхом и облегчением. Слишком много эмоций отравляют мою кровь. Мне нужно контролировать страх, который нарастает в моем сердце и сознании.

Четыре долгих года я жила в страхе — в дичайшем страхе, который у других людей мог бы вызвать паралич. Нэйт отнял у меня больше, чем можно измерить или взвесить. Он использовал мой страх как невидимые путы, как оружие против моей собственной души. Его насилие было подобием подушки, прижатой к моему лицу, которая пропускала достаточно кислорода, чтобы поддерживать жизнь, и в то же время изрядно калечила, делая меня слабой и беззащитной.