Вход/Регистрация
Герои, почитание героев и героическое в истории
вернуться

Карлейль Томас

Шрифт:

Относительно Пеше, Шоссара, Гассикура и всех прежних биографов Мирабо остается сказать немногое. Все их биографии полны ошибок, а побочный сын в своей книге даже не может никак отделаться от них. Впрочем, не как воспоминание соответственно о Мирабо, но как воспоминание об отношении мира к нему они хоть на время могут иметь некоторое значение. От бедного Пеше и других подобных тружеников мы вправе ожидать только одного усердия к труду, но не более.

«Воспоминания о Мирабо» Этьена Дюмона с первого взгляда как будто дают ясное понятие о человеке, но вскоре замечаешь в них совершенно иное направление. Впрочем, книга его, во всяком случае, составляет шаг вперед. Во-первых, все европейские журналы встретили ее громкими похвалами, что заставило публику вновь обратить внимание на предмет, затронутый ею, и таким образом, несмотря на прежние и новые промахи, сведения о нем значительно увеличились. Кроме того, и самая книга сделала кое-что. Мелкие подробности, собранные о жизни великого француза маленьким женевцем, были прочитаны и разобраны с должным вниманием. Дюмон правдив и добросовестен, его изложение отличается художественной, непринужденной ясностью. Правда, что замашка Дюмона смотреть на Мирабо как на предмет, приводимый им, Дюмоном, в движение, составляет курьез, который едва ли когда встречался в психологии. Но еще удивительнее, как рецензенты, от которых бы следовало ожидать чего-нибудь лучшего, пришли к тому же убеждению и вконец испортили дело. Казалось, как будто они все задались намерением, елико возможно, обкорнать великого человека и (к нашему утешению) сделать его таким же маленьким, как и все остальные люди. И действительно, выражаясь фигурально, этот необъятный Мирабо, слава которого гремела на весь мир, был не что иное, как громадная жестяная труба, в которую трубил маленький Дюмон и тем поднимал шум!

Некоторые люди и рецензенты имеют странное понятие о человеке. Пусть ничтожнейший из смертных, ныне живущих, постарается придумать в своей голове существование подобного рода и потом сказать: «Похоже ли это на правду! Жизнь и поступки человека, основанные на принципе подобной трубы, – мы не говорим уже о жизни и деяниях государственных людей или властителей мира», а приводим в пример только жизнь беднейшего ремесленника или продавца ленточек, – были бы величайшим чудом, о котором когда-либо рассказывала историю. О, Дюмон! Когда старик Кристофер клал последний камень в купол собора Св. Павла, разве он сам принес этот камень? Нет, то был работник с дюжею спиной, преданный завидному или незавидному забвению и о котором никто не упоминает.

Но при этом мы все-таки должны заметить, что Дюмон менее достоин порицания, чем его рецензенты. Добряк подробно рассказывает, какую остроумную работу поденщика и носильщика исполнял он для Мирабо, при этом приводит много анекдотов, которым мир рад, не щадит ничего и, надеемся, ничего не преувеличивает. Вот все, что он сделал и что сделать имел неоспоримое право и призвание. А что ему не удалось понять Мирабо, так вина его только в том, что он не что иное, как Дюмон. Сила, посредством которой Мирабо заставлял этих респектабельных Дюмонов, поденщиков и даже искусных художников работать для него, повелевал ими одним взглядом, принуждал их прислуживать ему с усердием верноподданных, – вот царская сила, жившая в нем и уже сама по себе достаточная, чтоб сделать его вожаком людей. Поэтому не упрекайте добряка Дюмона. Его ошибки простительны, а достоинства его труда для нас неоспоримы. Можно бы было упрекнуть общественных учителей и журналистов, что они позаимствовали его выводы и его понятия о жизни и громко выкрикивали их, но простим им и перейдем лучше на другую сторону. Подобные вещи служат обыкновенным испытанием общественного терпения, которому небольшая дисциплина необходима; впрочем, они редко или даже никогда не наносят продолжительного вреда.

Вслед за «Воспоминаниями Дюмона» появилась биография, составленная Лукою Монтиньи, побочным сыном Мирабо. Первый том вышел в 1834 году, затем в непродолжительном времени были изданы остальные тома, и теперь перед нами лежит труд, состоящий из восьми томов, относительно которого мы и намерены поговорить.

На наш взгляд, этот труд представляется чудовищной каменоломней или целой горой из восьми слоев, в которой скрыты драгоценные вещи, а кто пожелает искать, тот найдет их. Мы говорим – драгоценные вещи потому, что Монтиньи имел свободный доступ в семейный архив и мог воспользоваться целою массой секретных бумаг и документов! Он с сыновним усердием работал в них многие годы и перерыл все потаенные углы. И как легко было ему познакомить и нас с ними! Но он не делает этого. Он вытаскивает на свет старые и новые материалы, подносит нам то драгоценные частные документы, то жалкую груду памфлетов и парламентской болтовни, которую весьма легко найти и в другом месте и которая даже излишня. Все это он перепутывает и в беспорядке бросает в свои фуры (число их достаточно), так что читатель, при виде этой бестолковой массы, не знает, что и делать.

Даже в самом труде его, который он употребил на размещение материалов, отсутствует всякий порядок, в целом вся книга вышла так неудобоварима, что читатель только в поте лица своего может насладиться ею. Ее также можно назвать рудником, искусственно-природным серебряным рудником. Жилы превосходной серебряной руды тянутся здесь и там, но добыть их приходится с большими усилиями. Лишь только натолкнешься на одну и проследишь ее, как вдруг и именно в то время, когда, по-видимому, все обещало богатую добычу, она исчезает, – как это нередко случается в подобных копях, – в груде камней неизвестно куда. Книга Монтиньи не так составлена, как бы следовало, но иначе она и не могла быть составлена. Большую плохую книгу легче написать, чем небольшую, но хорошую, и бедному книгопродавцу нет другого способа измерять и платить за труд, как по аршинам. Даже ткач приходит и говорит: «Я выткал не столько-то аршин материи, а столько-то из такой-то материи», атласа или грубого холста. Впрочем, цель Монтиньи была прекрасная. Разве мы не должны радоваться, владея такими серебряными жилами? Разве мы не можем принять их в грубом виде и благодарить за то, что они не разрушаемы, так как они уже напечатаны? Мир может быть благодарен Монтиньи и вместе с тем знать, за что он ему благодарен. В этих томах не найдешь биографии Мирабо, но зато встретишь богатый материал для будущей. Если б все эти восемь томов можно было сжать в один том, то этот том, вероятно, был бы настоящим и правдивым! Предприятие это могло бы быть полезным и нетрудным, и мы надеемся, что оно когда-нибудь осуществится.

Тем не менее автор настоящего очерка намерен кое-что выбрать из этой книги. Он уже «пробуравил» ее во многих направлениях и хорошо знает, что в ней заключается, хотя не всегда может извлечь свою находку. Поэтому, если не будут постоянно делаться хорошие извлечения, то прошу не обвинять в том Монтиньи. Но так или иначе, а мы намереваемся представить очерк жизни Мирабо, изобразить условия, окружавшие его в мире, поступки и действия вследствие этих условий и, наконец, показать, как мир и он, общими силами, создали вещь, которую мы называем жизнью Мирабо. Крайне неполон будет этот очерк, но зато, надеемся, добросовестнее и правдивее биографических словарей и обычного людского толка. Проверить сложившееся понятие о Мирабо, подтвердить или опровергнуть его – вот задача нашего труда.

Если взвесить все отрывочные суждения, известные нам в печати или по рассказам об этом человеке, то покажется странным, какой мрак еще окружает простые факты его внешней жизни. Но мы, по обыкновению, будем, большею частью, пропускать эти суждения. Неопределенный «плебисцит», приговор темного люда, составленный из бесчисленного множества громких и пустых «да» и «нет», собственно, не имеет никакого значения и, кроме звука, ничего не оставляет, потому что все «плебисциты» нуждаются в основательной проверке. Но к делу.

Лучшее достоинство этих восьми томов заключается в сведениях, сообщаемых Монтиньи об отце Мирабо, его родне, как находившейся тогда в живых, так и умершей. Его отец, как известно, был Виктор Рикетти, маркиз Мирабо, названный и называвший сам себя «другом человечества» – титул, который в наши дни не предвещал бы ему ничего хорошего. Поэтому никто не удивлялся, если слышал, что этот друг человечества был врагом почти каждого человека, с которым он имел дело, начиная с домашнего очага и кончая кружком знакомых, и только вне их чувствовал себя способным любить людей.

  • Читать дальше
  • 1
  • ...
  • 143
  • 144
  • 145
  • 146
  • 147
  • 148
  • 149
  • 150
  • 151
  • 152
  • 153
  • ...

Ебукер (ebooker) – онлайн-библиотека на русском языке. Книги доступны онлайн, без утомительной регистрации. Огромный выбор и удобный дизайн, позволяющий читать без проблем. Добавляйте сайт в закладки! Все произведения загружаются пользователями: если считаете, что ваши авторские права нарушены – используйте форму обратной связи.

Полезные ссылки

  • Моя полка

Контакты

  • chitat.ebooker@gmail.com

Подпишитесь на рассылку: