Марек стоял чуть позади и смотрел на застывшую перед полыхающими вещами девушку. Спинка ее чуть дрожала, как дрожали и руки ее, сжимающие коробок. Он не решился что-либо сказать – решать только ей, что теперь делать, и если ей станет хоть чуточку легче от сожжения тряпок, то пусть. Он не видел ее лица, но чувствовал, что она сейчас плачет, и присел рядом, коснулся ее волос, поглаживая, успокаивая, – девушка не шелохнулась даже, будто не заметила его; уставившись в одну точку, она смотрела, как горят ее вещи, и ненавидела.

Ненависть, боль… Их стало так много, что перед глазами все почернело. Она видела только огонь и невольно представила в нем своих обидчиков: смазливого лживо улыбающегося ей Федьку и его братьев, скачущих вокруг нее, глумящихся, выкрикивающих пошлости, которые она вынуждена была слушать.

Она проклинала их и не замечала, как парень рядом с ней ошарашено смотрит то на нее, то на ее догорающие вещи: едкий дым над ними вдруг опустился на траву и, подобно живому организму, пополз в сторону деревни. Марек замотал головой и проморгался, решив, что ему мерещится это странное явление… Впрочем, да, померещилось. Дымка быстро рассеялась, Агнешка всхлипнула и затряслась, не в силах держать в себе обиду, и Марек осторожно притянул ее к себе, обнял, давая выплакаться:

– Ну тише, тише…

Замерев на его груди, Агнешка успокаивалась, невольно отмечая, как хорошо все-таки, когда рядом есть человек, способный помочь, решить твои проблемы. Повезло Яринке – хороший ей достался парень.

– Спасибо тебе, Марек, - наплакавшись, тихо проговорила Агнешка и отстранилась. – Я не знаю, что делала б, если б не ты…

– Не думай об этом. Они за все ответят, обещаю, - в ответ заверил Марек.

В деревню они возвращались неторопливо, наслаждаясь наступившим покоем. Все так же беззаботно летали рядом бабочки, выискивая яркие соцветия, и жужжали толстые пушистые шмели, а где-то под ногами, в траве, свои песни стрекотал веселый кузнечик. Агнешке стало гораздо легче после сожжения вещей – не душила больше обида, затаившись где-то на осколках разбитого сердечка, не лились больше слезы. Марек радовался, что ее истерика прекратилась, и уже строил планы, как заберет сейчас Яринку, уведет ее на речку…

До ближайших домов оставалось метров двести, когда они услышали крики, доносящиеся из деревни. Густая зелень деревьев не позволяла ничего увидеть, но когда Марек с Агнешкой подошли ближе, то увидели толпу – человек десять-пятнадцать – возле дома Федьки и его братьев. Кто-то крестился, кто-то испуганно озирался по сторонам, а по земле, из щелей в заборе и распахнутой дверцы, валил густой сизый дым. Кто-то закричал: пожар! Но огня там не было. Мужики из соседних домов, недолго посовещавшись, налегли на забор, и тот, поднимая столб пыли, с грохотом рухнул на землю, обнажив перед толпой странное зрелище: весь дом был окутан дымом – он стелился по траве и совсем не рвался в небо, как бывает при пожарах.

Марек нахмурился, невольно вспомнив, что уже видел сегодня это странное явление – точно такая же дымка, только не такая густая, ползла по траве от полыхающих Агнешкиных вещей. Словно испугавшись, что ее узнали, дымка начала рассеиваться, так же неожиданно, как и появилась, обнажая зеленую лужайку перед домом и брошенные братьями палки, на которых еще недавно красовались украденные вещи. А через мгновенье дом вдруг вспыхнул, как спичка, люди в панике закричали, кто-то бросился за водой… Что за чертовщина? Этот вопрос читался в глазах каждого, кто находился сейчас рядом, и даже Агнешка, несмотря на боль, которую еще недавно причинили ей жившие здесь братья, несмотря на все обиды, смотрела на происходящее с непониманием и застывшим в глазах страхом.

Тем временем дверь в горящем доме вдруг отворилась. Люди замолкли, замерли в немом ужасе и недоумении… Из дома вышел Федька – одежда на нем горела, он еле держался на ногах, но не кричал и даже не пытался ни убежать от огня, ни попросить о помощи. Но не это было причиной всеобщего оцепенения, а то, что молодой парень, которому не было и двадцати, вышел оттуда абсолютно седым. Сделав всего несколько шагов от крылечка, Федька остановился и, прежде чем рухнуть замертво, осипшим, не своим голосом успел сказать одно лишь слово, сквозь шум огня долетевшее до людей:

– Ведьма…

Глава 14

– Что он сказал? Ведьма?!

– Да нет же, показалось!

– Нет-нет! Мы тоже слышали…

– Да какая еще ведьма?! Люди, вы чего?..

Слухи о колдовстве быстро расползлись по Хомячинкам. Кто-то в них не верил, ища более рациональное объяснение странному пожару, кто-то смеялся, что свидетели надышались какой-то гадости от горения и словили обыкновенные галлюцинации, а кто-то – из старожилов – вспомнил Ивана, который лет двадцать-двадцать пять назад терроризировал деревню, и если в самом деле завелось тут опять колдовство…

До Агафьи тоже дошли эти слухи. Вечером того же дня потянулись в ее дом местные со всякой ерундой, мол, пятка чешется или сопли вдруг у ребенка появились. А сами настороженные, внимательные; в дом не проходят, а на нее косятся, будто изучают. Женщина сперва не понимала, чем вызван такой интерес, а потом пришел к ней сам дед Митяй – староста деревенский. С порога недовольно зыркнул, руки в бока упер и потребовал:

– Ну рассказывай, Агафья…

– Что рассказывать, Митяй?!

Старик внимательно вгляделся в лицо знахарки, ища в нем крупицы лжи или хотя бы страха, но нет, Агафья смотрела хоть и настороженно, но, кажется, действительно не понимала, о чем речь. И тогда Митяй отодвинул женщину с пути, прошел в дом по-свойски, уселся за круглый стол и рассказал про странный пожар.