С любопытством, с замиранием сердечка, прошла Яринка через брусья шатра, вспоминая увиденное здесь когда-то, и уже представляла, как весь вечер с другими девушками – «невестами» – в тонкой рубашке по самые щиколотки будет танцевать вокруг костра. Она уже чувствовала и прохладу прикосновений ткани к нагому телу, и жар огня, и томление в ожидании ночи. С заходом солнца они пойдут спускать на воду венки: незамужние девушки при этом будут загадывать женихов, а она – счастливую семейную жизнь. Остаток вечера она протомится в ожидании полуночи, а ровно в полночь появится Марек – отыщет ее, выведет из толпы и на глазах у всех наденет ей на голову свой венок, тем самым провозгласив ее своей женой. А потом он уведет ее в этот шатер, снимет с нее тонкую рубашку невесты… Ярина прикусила губу – невольной волнительной дрожью отозвались в ней одни только мысли об этом моменте. Для них с Мареком этот каркас тоже укроют белым шелком и украсят цветами, но благодаря внутренней подсветке их силуэты будут видны всем танцующим снаружи, и каждый сможет убедиться, что обряд проведен до конца – скрепились и души, и тела новобрачных. Красиво все это, но очень страшно и волнительно!

Пока она предавалась мечтаниям, Марек подошел к ней сзади и осторожно, опасаясь, что спугнет свою пташку откровенным разговором, тронул за плечи. Он все еще ждал ответа на свой неосторожно вырвавшийся вопрос, а Яринка кусала губы, борясь со смущением, и вспоминала сливающиеся воедино силуэты за белоснежной тканью. И все же, доверчиво откинувшись Мареку на грудь, она, набравшись смелости, кивнула:

– Все-все.

– И даже…

– Да. И этого хочу. Очень хочу, Марек, - тихо созналась Ярина, чувствуя, как сбивается ее дыхание, как все труднее дается каждое слово, когда он так обнимает, когда стоит так близко…

И стыд вдруг отступил. Даже легче стало. Призналась вот – а страшного ничего не случилось. Напротив, все показалось естественным и гармоничным, таким, каким и должно быть. Да и сам Марек, казалось, выдохнул облегченно и воспарил от ее признания – он осмелел, по животику ее проскользил горячими ладонями и крепко-накрепко к себе прижал.

– И ты не побоишься? – голос его стал тише, ближе; шепот обжег дыханием нежную кожу маленького ушка: - Здесь будет вся деревня, и все будут смотреть, как мы…

– Не побоюсь, - улыбнулась Ярина и тут же добавила робко: - Это будет очень больно?

– Я буду осторожным, не бойся.

Она и не боялась – ни боли, ни обряда, ни откровения, когда возлюбленный пред всеми заявит на нее свои права. Смущало другое: она еще ни разу не была с мужчиной, и стать женщиной, испить мед первой близости с любимым предпочла бы без посторонних глаз. Слишком важен момент, чтоб делить его с другими, слишком сокровенен. Шальная мысль пронеслась: а вот сейчас они как раз одни. В глуши, в священном месте, пропитанном любовью, вздохами и горячими прикосновениями, молча сходят с ума друг по другу. Прикрыв глаза, уже не таясь, дыхание друг друга слушают. А ведь тишина вокруг, нет рядом никого, кто мог бы помешать. Воздух искрится от стыдливых слов, от признаний и тайных желаний – одних на двоих…

Ярина стояла к Мареку спиной и чувствовала, как напряжено его тело, как прижимается он к ней уже готовый, возбужденный. Хочет того же, что и она, но держится, не смеет тронуть. Отойти бы надо, остыть хоть немножко, пока, не ровен час, сама не отдалась ему прямо здесь, сейчас… Но ни он, ни она не предприняли ни одной попытки отстраниться. Сейчас, в минуту, когда стали еще ближе, озвучив планы на дальнейшую жизнь, когда перед глазами у обоих стоят когда-то увиденные здесь откровенные сцены, они оба жаждали поскорее перемотать долгие дни до ночи обряда и поддаться наконец стремлениям давно взволнованных тел, окунуться в пучину сжигающей страсти и познать друг друга еще ближе. Жаждали друг друга, но не решались сделать первый шаг – так и стояли, прижавшись друг к дружке, задыхались от опасной близости и слушали, как все звуки исчезают, оставляя им только рваное дыхание и бешеный стук сердец.

Крупные тяжелые капли вдруг зашумели над влюбленной парочкой, вырывая их из забытья. Капли шлепались на листья деревьев и кустарников, тревожили нежные травинки, пускали пузыри на воде, то ли возмущаясь, то ли радуясь… И дождь, и яркое солнце… Марек тут же отстранился, порываясь увести Яринку хотя бы ближе к лесу, под кроны деревьев, но девушка и с места не сдвинулась – напротив, вцепившись в его руку, и его удержала, радуясь дождю, как союзнику тайных желаний.

– Не надо… Все равно же вымокнем, - улыбнулась она и доверчиво, как кошка, запрокинула голову и потерлась о его щеку, подставляясь губам и теплым каплям начинающегося ливня.

Дождь становился все сильней, и все отчаянней становились их поцелуи.

Ярина откинулась Мареку на грудь и прикрыла глаза, всецело отдаваясь на волю дождя и мужских желаний. И Марек не устоял.

Стальным кольцом сжались вокруг Яринки сильные руки, теплые губы жадно заскользили по ее шейке – они то поднимались к ушку, обдавая жаром, то опускались к плечику, оставляя на коже розоватые следы. Целуя, обнимая свою девочку, Марек как завороженный смотрел, как тонкое ее платье намокает под дождем и липнет к коже, очерчивая взбудораженные под ним темные сосочки; как блестят на солнце маленькие пуговички и манят расстегнуть, прикоснуться к нежной девичьей груди и обласкать самые красивые в мире горошины… Он отчаянно тянулся к ним, а Ярина не понимала, почему так трудно ей становится дышать – от слишком ли крепких мужских объятий или же от переполняющего ее волнения, разливающегося теплом по телу. Отдающегося дрожью и желанием раствориться в руках любимого мужчины. Еще не веря до конца, что Ярина совсем не против, еще сомневаясь, что не спугнет доверчивую пташку своим напором, Марек с трудом сдерживался, чтоб финальный акт будущего обряда не случился прямо сейчас, а она… А она боялась, что он возьмет себя в руки и остановится. Молила Небеса, чтобы этого не случилось.

– Малая, да что ж ты делаешь со мной?! – прохрипел он над ее ушком, легонько прикусывая мочку.

И, действительно, попытался остановиться, когда вдруг осознал, что ладонь его уже нагло разместилась на мягком холмике Яринкиной груди – сквозь мокрую ткань гладит затвердевший сосочек и тянется к пуговичкам на платье. Он хотел убрать руку, от греха подальше, но Яринка вдруг накрыла ее своей ладонью и тихо прошептала:

– Не бойся. Расстегни.

– Ярин, нельзя, я ж не остановлюсь… Так мы до обряда не дотянем…