— Значит, не веришь. Не веришь. — Варя вытянула из рук Семена конец платка, который он держал и не хотел упустить. Она сразу закинула платок на плечо, но он тут же упал, и Семен опять подхватил его.

— Сердце, Сеня, сразу сказало мне: очень ты непростой человек. Нет, непростой. Ты будто выглядел всю мою душу и высказал: ведь и в самом деле, я не всегда знаю себя. Думаю иногда одно, а сказать охота поперек. Потом буду осуждать себя, бранить, да дело-то не поправишь. Дьявол, что ли, какой-то путает, подталкивает под руку. А ты, однако, не спросил, стало быть, знал, что могу брякнуть неподобное. Теперь видишь, какой ты. Ты все наперед знаешь.

Он опять взял конец ее платка и стал разбирать в пальцах витые кисти.

— Я, Варя, знал и знаю только одну свою любовь. Не будь ее, кажется, и свету белому конец. Ты мне помоги, пусть это будет неправда, пусть идет поперек твоим мыслям. Понимаешь?

— Мне нравится, как ты говоришь, — призналась Варя и, не поднимая глаз, залилась румянцем. — Я чувствую, а слов бог не дал. Лучше уж молчать. Да и зачем говорить. Ты и так разглядел меня всю. Я даже начинаю побаиваться, уж не вражной ли ты какой. Таких, сказывают, нужно опасаться пуще огня.

— Что ты говоришь, Варя. Отчего же?

— Да уж я-то знаю. Обойти бы тебя, а я вот видишь… Весь ты его у меня вытянешь. — Она взяла платок из рук Семена. — Ты не иначе, наговор какой-то напустил на меня, я сама себя не узнаю.

— Если бы так все и осталось. Боже мой, если бы могло остаться. На всю жизнь. У меня есть на то право. Да, есть. Не скажу, Варя, что я горький горемыка, но как только стал себя помнить, с тех пор и начались мои ожидания. И чем немилостивей ко мне судьба, тем горячей мои надежды. Сперва я и не знал, чего ждать, чего просить в своих молитвах, а потом понял. Время пришло и понять. Мне нужна помощница. Вот такая, как ты, прямая, сильная, крепкая.

Она искоса, приподняв бровь, поглядела в его улыбающиеся глаза и с грустной усмешкой покачала головой:

— Помощница. Сеня, милый, ну какая я помощница. Я вольная, поперешная, вздорная и такая останусь на весь век. Подумал?

— Подумал, подумал.

— Ты так-то рассудил все, не посоветовавшись, — засмеялась она легким, хорошим смехом.

— А хочешь, с тобой поеду? Сейчас же вот. Только одно твое словечко.

— В покров, Сеня. И не раньше. Но и не позже, — значительно сказала она. — А то ведь я и оправдаю твои слова — возьму да сделаю все по-своему. У девушки день короче.

— В покров так в покров. Дай бог дожить…

Перед хутором Малый Исток дорога пошла под изволок, кони взяли крупный шаг, и надо было поспевать за ними, но Семен и Варвара, возбужденные свежим утром, ходьбой и близкими и горячими чувствами, продолжали разговаривать языком взглядов, который был для них доверительней и приятней всяких слов.

На спуске перед мостом Семен догнал подводу Марея и на прощание пожал ему руку. Марей, немного подмерзший, с натертым красным носом, понял радостное возбуждение Семена и весело стукнул своим кнутом:

— Мастак, Сеня. Но уж на свадьбу — я те дам.

— Мареюшко, место первого свата. Так и запишем.

— И-эх.

Подводы неспешно поднимались в гору, а Семен, оставшись на мосту, провожал их взглядом до самого перевала. Варвара весь подъем шла за своей телегой, часто оборачивалась и ответно махала Семену рукой. На изломе дороги остановилась, постояла немного и, было видно, побежала догонять обоз, а скоро и скрылась совсем.

В душе Варвары произошло что-то важное, счастливое и тревожное. Все-таки ей шел двадцатый год, и по строгой крестьянской морали она уже не первую зиму была на выданье, однако не попадался ей человек по сердцу. В кругу невест, где всегда живет лютое соперничество, Варвару в глаза бы называли перестарком, да мешала им ее красота. Но сама она втайне горько страдала, уже давно не находя места в юной, зеленой и веселой поросли, входившей в года.

— Довыбирается вот, — забедно сулили матери невест. — Не всякий вдовец возьмет.

— Достукается.

— Ой нет, бабоньки, эта свое возьмет.

Знала о пересудах баб и Варвара, да и в семье на нее поглядывали искоса как на засидевшуюся в девках, как на лишний рот в семье, потому что на руках отца было еще трое малых. Правда, Варвара работала — не всякий мужик управится, но все равно суд ей один: девка с возу — кобыле легче.

Нередко бывает, что звереныш, взятый людьми из жалости домой, возвратясь в свою среду, с трудом переживает обретенную волю. Примерно так же случилось и с Варварой.