— Ты, Анна, к чему на Варвару? Она ни сном ни духом. Я застал ее, ревмя ревела, не поеду-де. Боюсь. Девка все-таки. Дорога сто верст в один конец. Это уж, узнавши о попутчике, усмягчилась. Наших вот, возьми-ка, пошлешь ты их?

— Неукладно ты сказал, Яким. Бесстыдная девка, а ты: ревмя ревет. Ее в хлебальной ступке толки — слез не покажет. Поперек она нашему дому. Да какое в тебе…

— Хватит, — вдруг сурово брякнул Яким ложкой по столу.

Кума Анна вмиг смолкла, боясь перечить мужу: он ведь, не говоря ни слова, может встать из-за стола, выйти на кухню да там и засветить жене по уху — знай край, да не падай.

Еще не отпили чай, прибежала Варвара, плотная девица высокого росту, чернявая, с цыганским обличьем. Глаза у ней крупные, дерзко любопытные; цветастый платок на волосах накинут кой-как, шугайчик на крутой груди не сходится, сапоги вроде великоваты, но она твердо знает, что красива, знает, что небрежение к одежде красит ее, и счастливо гордится этим.

— Чай да сахар, — поклонилась она и села на лавку, ладони больших рук опрокинула на колени, стала разглядывать застолье.

— Ну, едешь ты, а то, может, отдумала? — приветливо спросил ее хозяин и ткнул бородой на Огородова: — А солдат, вот он. Не отдумала, спрашиваю?

Она веселым движением головы столкнула платок на затылок, и стали видны ее густые, тяжелые волосы, положенные по ушам.

— Отдумывать, дядя Яким, не приходится, а поглядеть охота, кого везти, — Варвара засмеялась, не спуская глаз с Огородова.

— Ты бы постыдилась чужого-то человека, — осудила кума Анна и чересчур громко, сердито, значит, собрала со стола в пустое блюдо ложки. — Ну вот как они теперь могут думать об тебе. Об нас тоже.

— А что я такого сказала? Дядя Яким спросил — я ответила. Мы ведь одни с ним поедем, и будто не поглядеть уж, какой он из себя, ваш солдат. А то возьмет да и зарежет дорогой.

— Уж тебя-то зарежешь.

— А что, тетка Анна, али я виноватая, что такая есть.

Кума Анна уже через порог кухни переступила, да остановилась вдруг, изумленно повела злым глазом на Варвару:

— Это какая же ты такая-то, а? Какая это еще?

— Да не как все. Хочешь в сторонку, а тебя непременно выглядят. Вот такая и есть. — Она поднялась с лавки и, одернув свой короткий шугайчик, который не сходился на ее груди, с прежней веселостью выступила вперед. — Тоже и о себе надо подумать.

Кума Анна вздернула губу и ушла на кухню не в силах глядеть на Варварины выходки; неодобрительно, исподлобья точила взгляд на нее и Степанида, старшая; зато младшая, Катерина, с нескрываемым удивлением и завистью наблюдала за отчаянной гостьей. А хозяину Якиму откровенно нравилась бойкая, не в пример его дочерям, девка, и он рассудил: «Бедовая голова. Эта на свои руки топора не уронит». Марей все время крутил головой и похохатывал, подтыкая под бок Огородова:

— Знай, Сема, наших: здесь найдем и там не потеряем. — Наконец не вытерпел и воскликнул: — И оказия тебе — ай хороша!

Огородов, облокотившись на подоконник, вприщур разглядывал Варвару и вдруг радостно почувствовал, что он виновник и пособник в веселой и милой Варвариной игре. «Встреча, встреча, — объяснил он сам себе свою радость тем же словом, какое повторял, набирая букетик калужниц. — Как хорошо, наконец, что я дома, и дай бог, не будет конца моим сладким узнаваниям примет встречной родины».

А Варвара уже знала, что солдат задет ею и будет думать о ней, и пусть думает, потому как сам он по сердцу ей пришелся.

— Ну я пошла, дядя Яким. А солдату своему скажи, чтобы по утру не проспал. Мне ведь дожидаться недосуг.

Яким всхохотнул:

— Да что ж я-то. Вот он сидит. Ему и скажи.

— Так он меня и послушал. Он вон спит, сидючи за столом.

При этих словах она громко захохотала и толкнула бедром дверь, выскочила в сени. По деревянному настилу вдоль окон уже прослушались ее веселые шаги, а в избе все еще было ее присутствие, всем виделись ее открытые, ясные глаза, ее лукавая улыбка, с которой она говорила Якиму, чтобы не проспал солдат. Катя с живым и трепетным вопросом поглядела на мужчин и в чем-то легко и доверчиво согласилась с ними, а в чем именно — она не знала сама и не хотела знать, ей было тоже весело. Из-за стола она поднялась с тайным волнением, набрала полные руки посуды и пошла на кухню. Степанида была грустна и ни на кого не глядела и, опустив глаза, под краном самовара перемыла все чашки и блюдца.

Яким поднялся из-за стола, прошел к дверям, прикрыл их:

— Убежала, будто нам тут не ночевать.

Рано утром, еще затемно, Семен Огородов простился с хозяйкой, за воротами пожал руку Марею, Якиму и сел к Варваре в телегу, на которой были уложены и туго увязаны льняные мешки. От упряжи и воза хмельно и сладко пахло свежим дегтем, сыромятной кожей и холстами-новиной.

Сама Варя сидела наверху в теплой шали, концами обмотанной вокруг шеи. На своего попутчика и не взглянула и не отозвалась на приветствие. Видимо, не доспала, успела намучиться со сборами и была озабочена неблизкой и трудной дорогой.