— Правду говоришь, дед, пропил бы, ей-ей, пропил бы. — И, обращаясь ко всем, кто был в комнате, Сергей чистосердечно признался: — Как отхватили мы его председателем, — поднял глаза на Протасевича, — так, не вру, не валялся ни разу… Ну, выпьешь так, что мозги ходуном ходят. А вот чтобы по-пластунски… этого не было.

В сенях громко стукнула дверь, и вместе с клубами пара на пороге встала завязанная платком до глаз женщина.

— Здравствуйте вам, — поздоровалась она, обивая снег с красных бахил.

— Добрый день, тетка Марыля, проходите, — ответил за всех на ее приветствие председатель. — Какая забота вас привела сюда, как дела на ферме?

— Ой, черт их не возьмет, те дела, — бойко отозвалась тетка, направляясь прямо к председательскому столу. Это была та самая свинарка Дятлиха, с которой встретился Протасевич на колхозном выгоне, приехав в отпуск. — Человека накорми три раза в день да в тепле держи, дак ничего больше не захочет, а то свинья… чего ей бояться…

Все засмеялись.

— Ну а вам, тетка, чего бояться, чего пришли сюда с самого утра?

— А божечка мой, чего мне бояться, — зачастила Дятлиха. — Коня пришла у бригадира просить, чтоб дали съездить в амбулаторию или в аптеку. Меньшому хлопцу пелициллин надо. Катя-докторка приказала. Так стреляет в ухо, что горит бедняга огнем. Дак Катя будет колоть пелициллин.

— Если такая беда, какой может быть разговор…

Но Дятлиха не дала председателю договорить.

— А больший обносился, в школу ходить не в чем. Дак, может, корт на штаны попадется. И у самой…

Дятлиху, если не остановить, до вечера не переслушаешь.

— Ну, так надо ехать, — Протасевич взглянул на бригадира.

— У меня сегодня все кони в расходе, — потушив окурок, отвернулся от окна Михневич.

— Где это они у тебя в расходе? — зная нрав Михневича, сказал Дорожко. — Возьми, Марыля, у меня Сойку.

— Дак она ж жеребая.

— А ты не погоняй!

— Дак неужто погонять буду? Может, вы, председатель, выписали б еще рублей полтораста авансу? За что ж я тот пелициллин и корт покупать буду?

— Как там у тебя, Павлович? — больше для порядка осведомился Пратасевич.

— Найдем полтораста, — пообещал счетовод.

— От же спасибочка вам, председатель! — поклонилась Дятлиха, запахивая ватник.

Зазвонил телефон. Протасевич снял трубку.

— Алло, алло!.. Что такое? Ничего не слыхать… A-а, Адам Андреевич? Добрый день!.. Что?.. Да нет, не бушую. Ничего не слышно… Куда?.. В Минск? Так недавно собирали же нас, председателей… Опять?.. Делать им там нечего… Передовиков? Так какой я передовик? Смех один!.. Ну, выбиваюсь… Выбиваемся. А как тут выбьешься, когда почти весь лен под снегом остался?.. Ладно… Завтра, значит? Хорошо…

Звонил секретарь райкома Баруков: завтра в одиннадцать утра быть в Минске, на совещании. А Протасевичу было вовсе не до совещания. Вспомнил про лен, и словно резануло по сердцу, чтоб не растравлять себя, решил поскорее уйти домой, подошел к деду Терешке и пожал старческую, но еще сильную руку.

— Спасибо, Иван Фотиевич, что доверяете… А за телушку получите то, что вам захочется, и тогда, когда удобнее. Схожу и я, братцы, подкреплюсь.

Он вышел. Вслед за ним встали оба бригадира. За бригадирами дробно заковылял дед Терешка.

Во внезапно наступившей тишине слышно было только, как тикают часы.

Протасевич назвал девушке-секретарше свою фамилию, получил у нее блокнот, пригласительный билет с пометкой «президиум» и решил постоять в фойе, поискать знакомых. Сразу же такой и попался.

— Андрейка! Привет, полещук! — облапил его силач с лицом и шеей, словно налитыми свекольным соком.

— A-а, Пилипенко, здоров, чертяка! — напрасно пытался вырваться из этих железных объятий искренне обрадованный встречей Протасевич. — Ты уже тут со своим пулеметом? Кружишь, как ворон, добычу ищешь? С вечера еще?

— Ты-то мне как раз и нужен. Первого возьму на мушку.

С Пилипенко, фотокорреспондентом республиканской газеты, Протасевича познакомил его друг, журналист Алеша Зайчик. Без Пилипенко Алеша не ездил ни в одну командировку.

— Ну как там шуруешь? Нормально? — У Пилипенко свой особый лексикон и своя манера вести беседу.

— Нормально, — не желая входить в подробности, в тон ему ответил Протасевич.

— Значит, лады. Значит, завтра тебе, Андрейка, быть распятым, как Христу, в доверенной мне прессе.