— А… Куда, говоришь, едем? — очнулся не то от мыслей своих, не то от дремоты Протасевич.

— На нуле, говорю, едем.

— А-а…

В темноте Феде показалось, что Протасевич усмехнулся, и от этой усмешки Федино лицо залилось краской.

— Может, и дотянули бы, да вот эти двадцать километров отсюда, по дороге нашей распрекрасной…

Протасевич взглянул на прибор:

— Не совсем еще на нуле. Еще можно ехать.

— Как же — доедем, — нахмурился Федя.

Минут пять ехали молча. Протасевич все понимал. В районе Федю ждали. Хотя сам он в этом бы не признался, даже под страхом смерти. Чудак, надеялся, что хранит тайну своего сердца на редкость тщательно.

Протасевича же никто и нигде не ожидал — ни тут, ни дома. Из Минска он уехал, а здесь хозяева хаты, где он жил, не рассчитывали, что вернется так быстро..

— Ну что ж, если не доедем, давай заночуем в районе, — прервал молчание Протасевич. — Лучше провести здесь ночь, чем где-либо в поле.

Они свернули на улицу. Было уже почти двенадцать, и в райцентре спали. Слепо мигали лампочки уличных фонарей, изредка кое-где звездочкой светилось одинокое окно, то тут то там залает вдруг собака…

— Вас куда? В гостиницу? — намного теплее, чем еще несколько минут назад, прозвучал голос Феди.

— Давай в гостиницу. Куда же еще? — отозвался Протасевич, однако, издалека еще приметив освещенные окна редакции, изменил первоначальное намерение. — Подожди, дело у меня есть к редактору. Всю неделю собираюсь, и никак не выпадет времени. Давай туда.

Он произнес это и удивился сам себе. Дело, которое он хотел обсудить с редактором, было уже решено добрых две недели назад.

И когда он увидел светящиеся в темноте окна, то совсем не с редактором захотелось ему встретиться.

Машина остановилась, и Андрей Иванович не успел даже поразмыслить насчет этой неразберихи в собственных ощущениях.

— А ты где будешь обретаться? У знакомых?

— Я завтра буду вас ждать у гостиницы. В котором часу подъехать? — вопросом на вопрос ответил Федя.

— В восемь.

— Ну, я поехал.

Протасевич отворил первую дверь в коридорчик, а затем постучал в другую — кабинет редактора.

— Войдите.

Чувствуя страшную слабость в ногах и руках, пошатываясь, как пьяный, — наверно, от долгой езды, — он с силой потянул на себя дверь и, не снимая шапки, стал на пороге:

— Простите, Рита Аркадьевна, что в такой час. Не испугал вас?

— Господи, твоя воля! Откуда вы? — и вправду испугалась она, тоже вдруг как-то слабея и задыхаясь от внезапного толчка в сердце.

— Из Минска.

— Но что с вами? Не узнать прямо.

— С похорон еду.

— Кто умер? — Протасевич увидел, как побледнело ее лицо, расширились в испуге глаза.

— Друг.

— Ох! — Во вздохе было облегчение.

Это обидело Протасевича.

— Настоящие друзья не так часто встречаются…

— Не сердитесь, — дотронулась она до его руки. — У вас такой вид, что я…

Она не договорила, но Андрей понял, и со всей искренностью признался:

— Не поверите, как тяжко сейчас. Передать не могу… Словно родного брата лишился.

— Понимаю, — тихо промолвила она. — Как вы добирались, что оказались здесь? — Она обвела взглядом комнату.

— У Феди бензин на исходе. И вот прежде, чем пойти в гостиницу, потянуло к вам на огонек… — Он с трудом улыбнулся.

— Знаете что, Андрей Иванович! Чем тащиться — не близкий свет — в гостиницу (а вдруг места нет?), пошли лучше ко мне. Вам надо скорее лечь, отдохнуть. У меня две комнаты, тепло. Чаем горячим напою. Отоспитесь, а завтра утречком домой.

Он на какой-то момент заколебался:

— Беспокоить вас…

— Нашли о чем говорить! Номер я уже вычитала. Печатается. Сидела, слушала последние известия. Пошли!

И Протасевич кивнул:

— Пошли.

…Он сидел на старом мягком диване, за маленьким круглым столиком с накрахмаленной салфеткой на нем и с наслаждением пил крепкий горячий чай.

— Как у докладчика на совещании, — вдруг улыбнулся Андрей, разглядывая на свет янтарный напиток.

— Что это вы такое припомнили? — не преминула заметить Рита эту еле уловимую усмешку. — Небось критикуете мой патриархальный уклад, как Адам Андреевич? — пошутила она.

— А у секретаря райкома есть основания… Действительно, патриархальный. — Протасевич внимательно оглядел комнату. — Еще бы клетку с канарейкой.

— Не выношу!

— Клавикорды сюда, в угол…

— Клавикорды есть в той комнате.

— И рыжиков маринованных да настоечек на травках от живота и дурного глаза.

— Этого ничего не умею, но если будете приезжать в гости, научусь, — пообещала, смеясь, Рита.

— Вот тогда совсем старосветская помещица Пульхерия Ивановна…

— Бог ты мой, сидеть у меня за столом — и не придумать лучшего сравнения!