Всемогущее время взяло все-таки свое, заживило рану сердечную, высушило слезы, дышать легче стало… И снова расцвела Варвара, самая красивая когда-то девушка в деревне, а сейчас знатный бригадир.

Летом сорок четвертого получила она обыкновенный конверт с фронтовым штемпелем. Три дня, сама не своя, из угла в угол хату мерила, прижимала к груди то одну, то другую вещь, что в руках Петра побывала, — и снова голосила. Вспоминала их такую короткую жизнь, и хоть, как и у всех, и у них бывало по-разному, казалось оно, это время, ей таким счастливым, безоблачным.

Как-то утром заглянула к ней соседка. Трех мужчин забрала из ее хаты война.

— Ты послушай меня, Варвара… Я троих не дождалась — мужа и двух сынов. Одна осталась, как перст. А у тебя дети, и теперь ты им не только мать, а отца должна заменить. Слезами горю своему не поможешь. А жить надо. И детей поднимать. Да и сама молодая еще. Иди-ка ты на работу. За самое тяжелое берись, за такое, чтобы рук не покладать. Другого лекарства нет. Попомнишь мои слова, права я…

— А детей куда девать? Маленькие еще. Как их оставишь?

— Бабку Матруну возьми. Тоже осиротела. Совсем одна осталась — ни кола ни двора. Что за прок с нее в поле, а дома еще досмотрит… Вдвоем лучше вам будет: у нее кусок хлеба готовый, у тебя дети присмотрены. И ты ее не обидишь, и она тебе за родную мать будет.

— А пойдет? — Какая-то надежда мелькнула в глазах Варвары.

— Пойдет. Поговорю с ней сама. А ты бригаду бери. Яков Дубовик на фронт уйдет, так ты на его место становись.

— Ну что ж! Бригада так бригада, — вздохнула Варвара, но мысли ее были совсем о другом, далеко, далеко отсюда.

У председателя из «Победы» Алеся Мяты и своя хата как в венке стоит, вся кругом в молодом саду, а ведь никогда не пройдет мимо, чтоб не полюбоваться простеньким палисадником вдовы Варвары.

— Ты скажи, как это все в цвету у тебя? — удивляется что ни день Алесь.

— Так не зря ж оно «бабье лето», — засмеется в ответ Варваре.

Отмерив тяжелыми сапогами ровно столько дорог, сколько отпустила война на его солдатскую долю, вернулся домой Алесь Мята и застал пустой свою хату. Жену и двух маленьких детей как семью партизана замучили немцы. Остался старший сын Андрей. Тоже партизанил в войну, а сейчас в институте в Москве, приезжал ненадолго, с отцом повидаться. Три дня строго, по-мужски, вспоминали они недавнее, говорили о будущем. На четвертый день запряг Алесь колхозного коня и повез Андрея на станцию. Пожали руки друг другу, обнялись. И помчал поезд сына в Москву, а отца молодой, быстрый конь назад в «Победу».

После того как Андрей уехал, какой-то особенно нежилой показалась Алесю его просторная хата. «И зачем мне одному столько? — рассуждал он сам с собой. — Тут же целый полк разместить можно. Хоть иди по соседям, в квартиранты зови».

И наверное, много еще горьких мыслей пришло бы ему в голову в одинокой его хате, да дела не позволяли надолго задумываться.

Он шел за плугом по полю. Босые ноги ступали по теплой земле, и тепло это, и густой, влажный запах земли разливались по жилам, взбадривали стосковавшееся по работе тело, по работе, с детства вошедшей в кровь, нужной, как глоток чистого воздуха, как ломоть черного, хорошо пропеченного хлеба.

И откуда оно находит, откуда берется, это чувство, неясное, непонятное, какому и название не сразу подыщешь? Годами живут рядом и знают друг, друга люди. Два человека. Живут и живут. Встретились, поздоровались, разошлись и не вспомнят один о другом до следующего раза.

А потом вдруг наступит минута, перевернет вверх дном все в душе у обоих. И не скажешь, что случилось что-то особенное. Чаще всего пустяк, мелочь, на какую иной раз и внимания не обратишь. Но вдруг действительно все перевернется в душе из-за этой самой мелочи, и думай тогда: что же все-таки приключилось? Что произошло?

Как-то вечером — было это под осень — Алесь Мята вышел из конторы колхоза вместе с Варварой Акунец. Наряд на завтра был уже готов, ежедневная летучка бригадиров проведена, все продумано, обговорено, и председатель со спокойной душой мог отправиться домой. Правление, контора и вообще весь колхозный «центр» были в первой бригаде, километрах в пяти от хаты председателя.

Как назло, спустила камера, и бегать по деревне, одалживать у ребят до утра велосипед Алесю не хотелось. И так доберется.

Варвара тоже спешила, беспокоилась, как там дети и бабка Матруна одни справляются.

Шли, разговаривали обо всем — о делах колхозных, о хлопотах завтрашних.

Алесь достал на ходу махорку, скрутил цигарку и привычным жестом стал шарить по карманам, искать спички. Их не оказалось.

— Тоже мне курильщик, а без огня, — поддела Варвара.

— Не говори…

— Дойдем до меня, вынесу коробок. А может, зайдешь, посмотришь, как твой бригадир живет?

— Неплохо бы, да лучше в другой раз, поздновато уже.