Губы Тимура искривились, предвещая новую вспышку, и Алия заговорила. Быстро, искренне, оправдываясь, чтобы только отстал, чтобы отпустил и поверил, чтобы вдруг не ударил.

— Я задержалась, потому что встретила одну женщину с собакой. Мне же сон снился сегодня, я рассказывала. Вот такая же собака. Она дорогу перегородила, разлаялась, я испугалась сильно-сильно, а женщина сказала, что собака совсем дружелю-юбная, — всхлипнула неожиданно, — он мне лапу дал, мы поболтали немного.

— Врёшь!

— У меня в кармане визитка! Она мне оставила зачем-то. Свой телефон.

Хватка резко ослабла, пальцы разжались, последовал новый толчок. Её оттолкнули так, будто она прокаженная, вся больная, убогая, что ей можно запачкаться. Вот только утром дарили розу, что стоит в узкой вазе на кухонном круглом столе. Алия смотрела на красные лепестки, но они размывались в слезах. У каждой розы есть острые шипы, эта роза не исключение.

— Бюро изменения судеб? Серьезно? Моя жена общалась со сбежавшей из психбольницы психичкой? Ты – дура, Алия? Моя жена полная дура?

Тимур вернулся, держа пальцами белую карточку с серебряными вензелями. Он присвоил её личную вещь, и судьба визитки теперь зависела от разозленного её задержкой мужа. Стоило попробовать вернуть всё в доброе русло, как-то затушить ссору, любовью успокоить мужчину.

— Теперь ты видишь, что я честна с тобой? – дружелюбно произнесла Алия, не обратив внимание на оскорбления. Ну как не обратила? Слова жгли, как порезы ножами, но цель помириться важнее. – Я люблю только тебя, Тимур. И наших деток.

Но Тимуру что-то не нравилось. Он не хотел успокаиваться, но и причина продолжать ссору исчезла. Алия на это очень-очень надеялась, внимательно следя за визиткой. Муж крутил её в пальцах и не планировал отдавать. И отчего-то Алие не хотелось визитку вдруг потерять. Отчего-то вдруг показалось, что в этой картонке спрятано что-то сакральное.

Тимур прищурился, а потом улыбнулся. Недобро так, многозначительно. Подошел к столу, взял в руки спички.

— Тимур, не надо! – взмолилась Алия. – Это же моя вещь!

— Ты собираешься общаться с психичкой?

— Она не сумасшедшая. Она нормальная.

— Да у нее даже имя тупое.

— Редкое просто. И работает она там недолго.

— Кто она такая, Алия? Ты собираешься общаться с незнакомой бабенкой?

— Нет, но… Визитка моя!

— В этом доме все мое. Ты. Твои визитки. Все. Запомни это, Алия, — самодовольно произнёс Тимур, а потом зажег спичку.

Картонка вспыхнула в одно мгновение, заставив Алию снова расплакаться. Она, может, и не позвонила бы Василисе, но теперь, когда Тимур решил всё по-своему, стало обидно вдвойне. Почему он с ней так поступает? Даже в таких мелочах!

На лице Тимура не было ни тени сомнений, ни тени раскаяния. Он равнодушно смотрел на слёзы, что стекали по её щекам, в глазах горело удовлетворение собой, своей властью. Тимур ей упивался сейчас. Царь и бог в семье. Самый главный.

— Ты еще знай, Алия, — добавил он. — Если я узнаю, что ты с кем-то встречалась, я вырву внутренности из твоего живота и скормлю их дворовым собакам.

— Тимур!

— Закрой рот. И заткни своих спиногрызов. Я устал, и мне надо поспать. Я тебя предупредил, поняла?

Он оставил её одну, ушёл в спальню. Конфликт себя исчерпал. Испорченная визитка тлела в кухонной раковине. Алия вскинулась, бросилась к ней, открыла кран, пытаясь спасти то, что осталось. Взяла в руки обугленный кусочек картонки и увидела, что ничего не осталось, кроме пары букв «Б» и «Ю», и цифры восемь и снова расплакалась. Горько, по-бабьи, тяжко так. От несправедливости мужа, от разрушенных надежд, от растоптанных чувств из-за грубости любимого человека. Она все для него, а он… Совершенно ее не ценит, считает за свою вещь, которой вправе распоряжаться по своему усмотрению. За окном светило осеннее, все ещё теплое солнце, но даже оно растворилось в сумерках плохого дня. Её личного плохого дня. Её несчастья. Вместе с ней всё еще плакала Бибка.

Бракса вернули домой, а после Буров привез меня в офис. Пока ехали обратно, начальство всю дорогу молчало, несмотря на мои неуклюжие попытки хоть как-то завязать разговор. Радость об удачном знакомстве разбивалась о равнодушную стену, а максимумом из сухой тишины стала одна лишь фраза, в общем-то не лишенная смысла и остудившая мой пыл получше ледяного дождя. Михаил сказал: «Не говори «гоп» и не забывай про откат, который с высокой вероятностью совсем скоро случится».