Мун резко прижимается к земле, лапой отмахивается от лианы, что пытается подползти ближе и цапнуть его за бок, и рассекает ее на черные хлопья. Бирюзовый камень на его шее взрывается вспышкой и, разогнав мраки, широким лучом освещает узкую тропинку. Она в двух-трех шагах упирается в сплошную стену из антрацитовых ветвей, над головой, будто паутина, свисают-сплетаются мертвые, но ожившие растения.

Стоит нам сделать шаг, как черная ловушка перемещается и понемногу пропускает нас дальше. Пропускает или ведет туда, откуда нам не выбраться?

Я вытаскиваю еще одну марунью, но в этот раз приказываю ей сесть на плечо и держаться позади. Мне нужно видеть, что происходит за спиной.

Идем долго. Я успеваю несколько раз потерять веру в спасение и снова воспрять духом, потому что, пока жив — надежда не умирает. Секунды проносятся в голове активными ударами пульса, дыхание тяжелое, будто в легкие входит не воздух, а смола. Кажется, что время в лесу течет по другим законам: замедляется или ускоряется, скачет мимо, пролистывая дни, а потом застывает… превращаясь в бесконечность. Никто не изучал это место, потому что отсюда мало кто выбирался живым. Если и встречались такие везунчики — обычно они сходили с ума.

На уроках Тис-Менской академии нам говорили, что Вастенский лес — запретная неизученная территория, и, если мы не хотим потерять что-то важное, а самое важное — это жизнь, лучше к нему не приближаться. Потому черное пятно на карте Мэмфриса считалось третьей по опасности зоне на Ялмезе. Первая — это Темное Измерение, вторая — Мертвая Пустошь. Есть еще с десяток, но они чепуха в сравнении с первыми тремя.

Став королем, я добавил дозорных по периметру Вастенского района, чтобы простые жители не тянулись на зов магического леса, но люди все равно пропадали без вести, особенно пустые люди — не маги — самая легкая добыча.

Первые голоса кажутся мне шепотом ветвей, но, чем глубже я продвигаюсь, тем отчетливей слышу:

«Отдай свое сердце. Отдай свою любовь. Отдай самое ценное, и мы выведем тебя на свет».

Я стискиваю зубы и плетусь дальше.

Никому я ничего не отдам!

Мун устал, напряжен и сосредоточен, переступает с лапы на лапу точно, выверено, постоянно рычит и скалится в темноту, но продолжает упорно идти рядом. Мы с ним — отличная команда, хотя и понимаю, что возможно наш путь на этом оборвется. И фамильяр понимает, чувствует мои обреченные эмоции, потому и ведет себя настороженно и вертит головой, прижимает уши, шипит во мрак, скалится и размахивает лапами, сбивая иллюзорную опасность.

Нежно поглаживаю его по спине, пытаясь успокоить, когда мы останавливаемся перевести дух. Я делаю глоток воды из фляги, тратить магию на восстановление тела не хочу, потому что не знаю, что меня ждет впереди. Вдруг придется искру выжимать до дна, чтобы спасти мою девочку? Я готов к этому, только бы вытащить ее из этой ловушки.

— Держись, друг, — обнимаю Муна за большую шею и вместо его мурчания слышу впереди шорох.

Фамильяр напрягается, его мышцы каменеют, а глаза сужаются до двух горизонтальных щелок.

— Что ты чувствуешь, Мун? — веду ладонью по холке. От шерсти искрит магия, фамильяр внезапно срывается, почти сбив меня с ног, и ныряет в темноту, оставляя меня наедине с тишиной и маленькой маруньей на плече.

«Эмилиа-а-ан, отдай свою любовь…»

Мне кажется, что голоса везде: надо мной, справа, слева, позади. Я вскакиваю и, размахивая мечом, кричу:

— Вы ничего не получите! Я вас не вижу, знать не знаю, а отдавать самое ценное пустоте — это не королевское дело!

«Хоче-е-еш-ш-шь нас-с-с… увидеть?»

— Да! Хочу видеть тварь, что прячется за черными ветвями и нагоняет на людей страх! Выходите на честный бой!

«Бой?» — басит шепот, разделяясь на тысячи разных тембров и оттенков, и раскатистый смех набрасывает на меня лютый холод.

Ветви расступаются, раскрыв передо мной широкую округлую поляну. Вспыхнувший серебристый свет, будто луна рухнула в это гиблое место, заставляет меня зажмурится. И, когда боль в глазах отступает, я замечаю маленькую девочку впереди. Она ласково поглаживает Муна, а он покорно сидит на задний лапах, но не выражает в эмоциях ничего кроме скуки и безразличия.

— Ну, что, меняемся? — говорит малышка писклявым голоском. — Я тебе отдаю котика, а ты… даришь мне самое дорогое.

— Нет! Самое дорогое ты у меня забрала. Отдай Дарайну, — меня напрягает, что передо мной ребенок, хотя я чувствую, как темная магия исходит от маленького тела. Это просто иллюзия, настоящий враг внутри — скрыт. — И покажи мне свой истинный облик!

— С какой радости? — кривится девчонка, язычком скользнув по губам, отчего я замечаю острые зубки. Золотые волосы разлетаются в стороны и вспыхивают синеватым серебром. — Кто ты мне такой, чтобы я подчинялась? — и ее детский голос пропускает злобный гортанный рев.