– Не-не-не, – моментально грозит пальчиком Ионова, – не выйдет. Мы вместе пришли, вместе уйдем. Я подругу с тобой ни на минуту не оставлю, потому что не доверяю тебе, как мужику. И вообще, Ва-дич-ка, прекращай уже со своей мамой Машу дергать. Отстаньте от девчонки по-хорошему.

– Может, ее всё устраивает, – ехидно бахвалится Кравцов и переводит взгляд на меня, – да, Машунь? Поругались – помирились, не хрен посторонним бабам к нам лезть.

Смотрю на человека, с которым вместе жила и делила постель и поражаюсь собственной слепоте. Как я раньше не видела его сути? Его гнилого нутра и самолюбования?

Господи, полный мрак.

– Нет, Вадим – качаю головой, – Катя права, мы расстались. Я тебе об этом несколько раз уже говорила. Как и твоей маме. Но вы все не слышите или не хотите слышать. Так вот, эта встреча последняя. Пожалуйста, забудьте обо мне всей вашей семьей, – выпаливаю, сделав глубокий вдох и выдох.

Да, я сознательно пошла на этот шаг, чтобы говорить прилюдно, хоть и терпеть этого не могу. Но, может, хоть так до тугодума-Вадима дойдет.

– Пожалеешь ведь потом, – произносит злым шепотом мужчина, кривовато прищурившись.

Не то обещает, не то пугает, чем отталкивает еще больше.

Хотя разве еще есть куда? Хмыкаю грустно.

А потом встряхиваю волнистыми волосами, перекидывая их за плечо, и широко улыбаюсь.

– Не пожалею. Прощай, Вадим, – ставлю точку в наших отношениях, а выйдя за дверь больничной палаты номер шесть, вношу в черный список и его номер, и номер его матери.

– Ну наконец-то! – довольно комментирует Ионова мой поступок, обнимая за плечи.

Хватает за руку и утягивает вниз по лестнице.

– Манюнь, ты видела елку на первом этаже в вестибюле? – ловко меняет она тему. – Такая классная, пушистая, мохнатая. Я вот думаю, что тоже хочу себе такую прикупить к новому году. А пойдем быстренько у нее щелкнемся?!

Соглашаюсь без раздумий. Позитив из меня так и хлещет, а все благодаря Катюшке, давшей правильного пинка. После окончательного расставания с Кравцовым кажется, будто с плеч кирпичная стена свалилась, и крылья расправились.

Легко и свободно.

Класс!

Шустро сбегаем вниз, меняемся телефонами и делаем по несколько кадров друг дружки. Чуть позже нас обеих фоткает медсестра, но сразу после просит уйти. Слишком уж радостно мы выглядим для больничных стен.

А мы и не возражаем.

Больше нам тут делать все равно нечего.

Глава 23

На работу приезжаю в начале двенадцатого. Соколов, заранее предупрежденный о том, что задержусь, вопросов не задает, да и работой не особо загружает.

– У нас временная передышка перед поездкой в область, – смеется Саныч. – Так что твоя первостепенная задача на полторы недели – написать такой доклад, чтоб у министров слезу вышибало, когда выступать стану, и они дружно хотели выделить финансирование на нашу спортшколу. Понятное дело, раз Султанов впрягся, то все равно доведет дело до ума и, если что, вложит собственные деньги, но нужно попробовать пробить эту тему по максимуму, – продолжает начальник более серьезно. – Нечего раскидываться собственными кровными заработанными, когда можно урвать из того, что для этих целей и так выделено. Тем более, парень для всего района старается.

– Сделаю, шеф, – киваю без раздумий и растягиваю улыбку, когда тот грозит мне пальцем.

Ну да, иногда вылетает у меня «есть, шеф», «да, шеф», «принято, шеф» на автомате. Но все это только когда мы вдвоем. Без посторонних слушателей.

В работу впрягаюсь по самые уши, потому что мне и самой интересно, что из этого всего можно выжать. А еще и потому, что имею личный интерес.

Кривобокий, рожденный чисто женской логикой, но интерес. В благодарность Вулаеву за то, что не допустил тюрьмы Султанова, отомстившего за Тищенко. Ну да, вот так запутано для других, но понятно и просто для меня.

Да и желание добиться успеха, проверить собственные силы – тоже бульдожьей хваткой тянет. Не люблю я оставлять что-то на авось.

Перфекционистка.

За четвергом пролетает пятница. Вечером готовлю себе легкий ужин и заваливаюсь на диван, чтобы посмотреть фильм на ноутбуке. А еще жду сообщений от Султанова. Не так чтобы – сижу и медитирую экран: «Ну, напиши! Ну, напиши же!». Нет. Просто каждое пиликанье встречаю улыбкой.

Оказывается, это особый вид развлечения, на который тоже можно подсесть – переписываться с Сулейманом.

И он, как чувствует, через час присылает фотографию двух девушек – блондинки и брюнетки.

Не такую, где те позируют на камеру, а сделанную втихую, сбоку, когда девчонки красят ресницы и губы, предположительно собираясь в клуб. Одна стоит в джинсах и майке, оголяющей живот с пирсингом, другая в платье с дырами. Вот реально с дырами, будто собака подрала ткань, а потом из нее все равно платье сшили.

Не успеваю задуматься, что это значит, как пиликает сообщение…

«С такими сестрами ты еще сомневаешься в моей вере?))»